Григорий Крячко: Суррогат мечты

Семецкий тяжело перевалился на бок, показал парню неприличный жест. Не до него совсем было ему сейчас. Пусть сам лезет, не тянуть же его за ручку и не толкать в зад. Если так уж сильно устал, то пусть отдышится. Как и сам Иван. Но Журналист не унимался. Еще несколько раз махнул рукой, потом затоптался, прошелся нервными шагами взад-вперед, а потом упрямо пополз вверх. Срываясь, оскальзываясь вымазанными в грязи ботинками, пару раз срываясь вниз и неуклюже падая. Иван равнодушно наблюдал за этими «половецкими плясками». Примерно через полчаса стараний Журналист заполз-таки на склон и рухнул подкошенным деревом рядом с напарником. Даже через противогаз слышалось его подвывающее хрипение. «Курить меньше надо, солнце ты мое, — злорадно подумал Иван, — А то тебе всего двадцать пять, а ты сдыхаешь уже». Сквозь запотевшие стекла маски виднелись совершенно одуревшие, полоумные глаза.

— Жив? — спросил уже отдохнувший Семецкий парня.

Тот только неопределенно мотнул головой и уткнулся лицом в заросшую жесткой короткой травой землю. Поднять его на ноги сейчас было совершенно невозможно. Плечи и все тело Журналиста тряслось крупной дрожью, содрогалось то ли в пароксизмах истерики, то ли в кое-как сдерживаемых рыданиях. «Умирает он там, что ли? — подумалось Ивану, — Еще не хватало…»

Журналист вдруг приподнялся на четвереньках, сел на поджатые под себя ноги, как бы молясь на надвинувшуюся на путников Станцию, и вдруг запустил руки под капюшон, вцепился скрюченными пальцами в маску, рванул ее, отрывая от лица, с мясом выкорчевал застежки, держащие ее, сдернул податливую резину, отшвырнул далеко в сторону. Иван со страхом смотрел на своего явно ополоумевшего товарища. А Журналист стянул следом и перчатки, вытер трясущимися ладонями потное, красное, будто обваренное лицо, прижал ладони к вискам и принялся медленно раскачиваться взад-вперед, неразборчиво стеная себе под нос.

— Эй, хрен моржовый, ты что творишь? — Семецкий пихнул сходящего с ума Журналиста, тот безвольно покачнулся, — Одень маску, баран! Быстро!

— Я его слышу… Слышу его…

— Кого? — Ивана самого уже пробирало волной нешуточного страха.

— Монолит… Он зовет меня… Ведет за собой…

Журналист вдруг проворно вскочил на ноги, как не бывало его свинцовой усталости и отчаянного ужаса перед происходящим, выпрямился и чуть ли не строевым шагом двинулся к глыбе Саркофага. Обернулся, глянул на Ивана уже совершенно сумасшедшими глазами, радостно прокричал:

— Идем со мной! Мы не заблудимся, я слышу Его зов! Скорее!

«Черт знает что, — подумал Семецкий, — парень-то уже, похоже, готов…»

И тут его накрыло самого. Сначала где-то под черепом, в районе темени возник низкий, зудящий гул. Потом в нем стали различимы слова, только какие именно — Иван никак не мог понять. Он инстинктивно зажал уши ладонями, что-то кричал в серое небо, но не слышал собственного вопля, все глушил этот неведомо откуда взявшийся гул. А потом неведомо как из басовитого загробного звука вычленились, отпечатались в сознании калеными огненными буквами слова: «Иди ко мне… Я слышу твое желание… Иди ко мне…» И так много раз. Без конца. Семецкий рывком встал, помассировал ноги, тряхнул головой, голос почти стих. Иван скомандовал Журналисту:

— Веди. Кажется, ты слышишь его лучше.

— Да! — восторженно кивнул спутник головой, — Он говорит мне, куда идти… Вернее, не совсем так, я как бы вижу со стороны схему… Или не схему… Вообщем…

— Неважно, пес с ней. Если знаешь, куда именно, то пошли. Хуже точно не будет.

Журналист почти бегом бросился к Станции. Иван едва поспевал за ним, спотыкаясь о торчащий из земли строительный мусор, оскальзываясь на траве или россыпях песка или щебня. Непостижимым способом парень ликвидировал свою усталость и теперь явно готовился сдавать нормативы по спортивной ходьбе. Но выглядел он уже хуже некуда. Распухшие губы, треснувшие, кровоточащие, посиневшие, все в коростах, красное, обожженное лицо, кое-где уже вздуваются волдыри, налитые багровой пеленой глаза, неестественно расширенные во всю радужку зрачки, сухой, лающий кашель, сиплое дыхание, с трудом проталкивающееся через начавшую распухать гортань. Облучение давно уже перевалило через смертельно опасную отметку и его уровень полз все выше, убивал человека прямо на глазах. Семецкий выглядел чуть лучше, но он уже сомневался, что его реально спасти, даже если прямо сейчас эвакуировать отсюда. Еще один повод искать до последнего этот самый Монолит. Путь назад отрезан теперь бесповоротно и железобетонно. Их с Журналистом точно уже ничто не выручит.