Макс Острогин: Здравствуй, брат, умри

Да и так уже все плохо. Уже давно все плохо. Хромой говорил, что жизнь — это лестница. Или вниз летишь так, что ребра трещат, или вверх карабкаешься, так что двадцать семь кишок выскакивает. Ничего хорошего, ничего приятного. Как у Дарвина в книжке — естественный отбор, выживает тот, у кого длиннее зубы и толще шкура, я самого Дарвина не читал, но про него читал. Правда, тоже всю книжку так и не одолел, съедена оказалась, но Хромой про лестницу зря все-таки говорил — накаркал себе лестницу.

И мне заодно.

Сейчас у меня вот вниз. Качусь по ступенькам, подпрыгиваю, как бильярдный шарик, стукаюсь лбом — бум, бум, бум, шишки сводить не успеваю, жаб не хватает. На самом деле, очень на лестницу походит. И ступеньки, то есть неудачи, следуют одна за одной, никак не могут остановиться. Видимо, крепко зацепил Невезенье. Горе-Злосчастье, оно бородатое, Кручина зеленая, ну ее.

Вот взять последние мои дни. Питался ведь я одними рыжиками. Рыжиками, лисичками, боровиками и даже черными подземными грибами — их Волк отыскивал очень легко. Вообще осень выдалась жирная, сытая, перепела так и прыгали из-под ног, кабарга скакала, утки крякали, всякой дичи вообще полно, мы с Волком пробирались через леса к югу и не делали никаких запасов: зачем было запасаться, когда вокруг всего-всего? Даже охотиться не надо — с вечера ставь силки, а утром готово — или кролик, или перепел, быстренько на углях испек — и дальше, а о рыбалке я вообще позабыл уже. Волк, правда, уже тогда не ел совсем, заяц его прицапнул, а после этого есть не особенно хочется, я-то знаю.

А потом совершенно вдруг мы вошли в какую-то странную пустоту. Лес как лес, не изменился, деревья росли, только исчезли все. И вокруг никого, только какая-то жуткая тишина, даже птицы куда-то делись, короедами подавились, что ли…

Я никак это обстоятельство не мог объяснить, так, предполагал только разное. Ну, к примеру, животные могли уйти из-за диких. Дикие мяса не жрут, но жить рядом с ними никто не захочет, они вонючие и беспокойные, хуже обезьян.

Или из-за стихийного бедствия. Я читал, что многие животные очень хорошо предчувствуют разные опасные события. Пожары, ураганы, извержения вулканов и даже настоящие цунами, звери предвосхищают их издали. Цунами еще только через месяц собирается, а акулы всякие, электрические скаты и прилипалы уже вовсю налаживаются подальше, в отмели, в ил зарываются.

Это, кстати, и по Волку виднелось, хотя он и не скат, а все предчувствовал. Вот, устроимся на ночевку, огонь запалим, заварим чагу со смородиновыми почками, и уже расслабление такое, и уже все в порядке, и книжку открываешь, «Исландскую новеллу» или «Очищение организма перекисью водорода», полный консилиум, одним словом, экстра, лежи себе, радуйся жизни. И вдруг Волк как начнет возиться! Как начнет перекладываться, блох выкусывать, чесаться, подвывать и в небо посматривать так тоскливо-тоскливо, так грустно-грустно, что самому страшно становится. Понимаю я, что не нравится Волку эта ночевка, не хочется ему тут задерживаться, словно на ежах он весь, словно стрекоза ему в легкие залетела.

Ну и собираемся, в путь идем.

Отхлынем на километр, устроимся заново, и что же ты думаешь — в эту же ночь в место старой стоянки ударит звезда, и такая яма образуется, что хоть землянку ставь!

Нет, они чуют, у всех животных на опасность чутье, пожар еще через неделю случится, а дичь уже загодя разбегается, и нет разницы, в воде они живут или по суше перепрыгивают. Если бы у меня имелась такая чувствительность, я бы вообще жил просто здорово. Я бы даже дожди обходил, мне дожди очень не нравятся, землетрясения разные. Землетрясений, правда, на моей памяти не тряслось, и для цунами не было никакой почвы — до ближайшего моря полгода пути, вулканическая активность никак себя не проявляла, а лесные пожары, конечно, случались. Только летом. Летом, когда жара и грозы. Молния ударит — и горит. Лесу много, есть чему гореть.

Волк, кстати, и тогда тоже беспокоился, только я никак это беспокойство не мог распознать. Что-то его маяло… Не предчувствие смерти, нет, звери смерти не знают… Но чего-то он боялся.

Да и самому мне в этом лесу пустом было неуютно. С другой стороны, обходить его тоже не хотелось, ноги не стеклопластиковые, короче, нырнули мы с Волком в эту мертвечину, и скоро есть стало нечего. Хорошо хоть грибов много тут водилось. И даже не просто много, а очень много, шагаешь по лесу, и только шляпки под ногами похрустывают. Грибной год.