Андрей Валерьев - Форпост - 3 [СИ]

— Егор.

— Да, дядь Кость.

Первый помощник живенько прискакал на костылях.

— Самогон готов?

— Триста литров. Завтра будет триста пятьдесят.

— И распорядись насчёт кабанчиков. Надо будет, как следует… убиенных помянуть.

Два десятка бойцов из Семьи, во главе с самим отцом, стояли и смотрели, как от причала отчаливает новенькая лодочка. Двигатель ещё не успел как следует раскрутиться и скорость была невелика. Позади осталась ругань экипажа «Ласточки», с которой по приказу Бати в темпе ободрали паруса и весь такелаж, суета с погрузкой вещей и продовольствия на борт моторки и переправка туда же замотанной тушки полковника.

Чужих здесь не было. Были только свои.

— Дядь Кость, поехали, а? А то сейчас там хватятся…

— Погоди, Егорша. — Кольцов спешился и быстрым шагом вернулся на пирс.

— Иван!

Кричать приходилось, сложив ладони рупором — кораблик отошёл от берега метров на тридцать и шум прибоя здорово мешал.

— Ивааан!

На корме показались две фигуры. Иван и Настя.

— Ивааан! А ты, на самом-то деле, КТО?

В ответ громко и зло расхохоталась Настя.

— Ты не понял? Он РАЗРУШИТЕЛЬ! И тьма идёт за ним! Прощай, Кольцов!

Костя одервенел. Потом натужно хохотнул и повернулся к своим бойцам.

— Это шутит она, пацаны. Поехали.

Кольцову очень хотелось в туалет.

— Two tickets to Dublin!

— Куда, блин?

— To Dublin!

Они ушли! Они и вправду — ушли! Иван не верил своим глазам — два десятка всадников действительно повернули своих лошадей и, поднимая столб пыли, помчались вверх, по дороге ведущей к городу. Если бы Ваня не держался за штурвальчик — он бы свалился. Как подкошенный. Ноги отказывались его держать. Зато душа пела.

«Свободен! Свободен!»

Прямо перед рубкой, на палубе, сидела Настя. Плечи её подрагивали. Рядом, держа на руках ребёнка, сидел Михаил и что-то тихо шептал ей на ушко. Женщина слушала, кивала, но всё равно тихо плакала.

Миша заметил, что их пристально рассматривают.

— Это она от счастья. Мама, сядьте!

Вторая женщина в плаще немедленно села на палубу.

«Мама?!»

— Дядя Ваня, — Капюшон Насти слетел с головы, — дядя Ваня, она тихая. Она вам не доставит никаких…

«Ёшкин кот!»

— Всё будет хорошо. — Вместо ободряющей, улыбка у Вани получилась дурацко-счастливой — от уха до уха. — Обещаю. Главное, чтобы эта штука не утонула.

Лодка, скопированная с Кольцовской развалюхи, радовала глаз светлым деревом, ухо — скрипом, а нос — запахом свежеспиленной сырой древесины. Вдобавок ко всему этот аппарат тяжелее воздуха здорово вибрировал от работы двигателя. Маляренко оглянулся. Берег был уже так далеко, что горная гряда не нависала над головой, а лишь слегка возвышалась над горизонтом. Никаких признаков погони на означенном горизонте тоже не наблюдалось.

Карт у Маляренко не было. Было лишь примерное понимание того где они находятся. Лодку следовало вести вдоль отрогов Кавказского хребта. А потом, когда он закончится, постараться никуда не сворачивать — авось получится упереться в Керченский остров.

Маляренко помрачнел. «Авось» было самым слабым пунктом его плана. Ну, конечно, кроме лодки. Лодка была так ваще…

«Беду» бы сюда…»

— Настя — отведи маму в трюм. Поручи ей ребёнка. Сама принимайся за обед. Миша — тащи сюда полковника. Вдруг он знает куда нам плыть.

«Я капитан этого корыта или нет, в конце концов?!»

Народ на палубе зашевелился и двинул исполнять приказы.

— Орать не будешь?

Колючие глаза полковника попробовали приморозить Ивана насмерть.

— Так будешь или нет?

Алексеев помотал головой.

— Миша, кляп вынь. И руки ему развяжи. А ноги пока не надо.

Полковник проплевался, размял челюсть и, пристально глядя сквозь свежепоставленный фингал на Ивана, задал простой вопрос.

Один и по существу.

— Почему ты меня не убил?

— А я должен был?

Офицер был невысок, крепок и имел волевой подбородок. Как у Джеймса Бонда.

«Танкист, наверное…»

— Танкист?

На патетические вопросы пленника Ване было начхать.

— Танкист.

— Слушай меня внимательно, танкист. — Маляренко поморщился. Рана на руке разболелась не на шутку. Иван наклонился к пленнику. Голова кружилась от ноющей боли. Перед глазами летали разноцветные мошки.

Ивана тошнило. Тошнило от физической боли. Ещё его тошнило от одной только мысли о том, что ему сейчас надо что-то делать. Маляренко морально был на последнем издыхании — мозги кипели и жаждали отключиться.