Array Коллектив авторов - Русские против пришельцев. Земля горит под ногами! (сборник)

– Вы, Павел Аркадьич, большой знаток женской косметологии, – уважительно сказал гример.

Прапорщик подозрительно вгляделся в его невозмутимое лицо, плюнул, выругался сквозь зубы и вышел из палатки.

– Зверь сегодня совсем озверел, – тихо сказал гример.

– Угу, – согласился Романецкий, ерзая в кресле и пытаясь увернуться от щипцов. – Брови не трожь!

– Чуть-чуть надо. Форму поправить.

Романецкий взвыл. Гример утешительно похлопал его по плечу.

– Прикинь, – сказал он. – А женщины на такое по доброй воле идут.

– Да они больные все, – пробурчал Романецкий, щупая искалеченные брови дрожащими руками. – А теперь еще мне за них мучиться…

– И я тебе хочу сказать, что брови – это еще не самое страшное, – зловеще прошептал гример, наклоняясь к самому уху. – Вот, например…

– Да пошел ты! Обойдемся без подробностей, – побагровел Романецкий, выворачиваясь из кресла.

– Э! Куда! А может, еще маникюрчик? – крикнул гример и расхохотался вслед улепетывающему солдату.

– Того, блин, – хмуро сказал Зверев, – может, все-таки без чудовища пойдем?

– Зверев, отставить! – рявкнул майор. – Приказы не обсуждаем. Романецкий – молодцом!

Романецкий молодцевато выпрямился, попробовал было щелкнуть каблуками, запутался в подоле юбки, смутился и опять уныло сгорбился.

– Ну, удачи, ребята, – сказал майор. – Осторожнее там.

– Разберемся, – пообещал Лев Данилыч, улыбаясь так довольно и безмятежно, будто и правда собирался на загородную прогулку в семейном кругу.

– Я с чудовищем на одно сиденье не сяду, – заявил Зверев, заглядывая в машину. – Пусть Романецкий туда лезет.

Романецкий испуганно попятился.

– Дети, не ссорьтесь, – успокаивающе махнул рукой Лев Данилыч. – Вы, Паша, давайте за руль, а я – на заднее сиденье. Рядом с этим… ребенком.

– Это, Лев Данилыч, не ребенок, – встревоженно перебил его Романецкий. – Оно неизвестно кто и сколько ему лет… может, сто, а может, тысячу…

– Не преувеличивайте, Ленечка, – старик улыбнулся, взял Романецкого под локоть.

– И неизвестно, чем оно питается…

– Если оно захочет питаться, – перебил Зверев, втискиваясь на водительское сиденье, – сразу меня зовите – придушу урода.

– Непременно, Паша, воспользуемся вашим предложением, – пообещал Лев Данилыч. Подтолкнул Романецкого к машине: – Поехали, Ленечка, пора.

Тот вздохнул, быстро оглянулся на столпившихся возле штабной палатки солдат. Поддернул дурацкую юбку, тихо пожаловался:

– Надо мной же теперь все ржать будут…

– А по этому поводу, Ленечка, я на вашем месте беспокоился бы в последнюю очередь. – Лев Данилыч снова улыбнулся и обвел свою команду строгим встревоженным взглядом. – Во-первых, для этого вам надо будет сначала благополучно вернуться, а во-вторых, цирк у нас, собственно, будет там…

– И долго нам еще тут… того, блин, – спросил прапорщик, хмуро разглядывая разложенные на салфетках бутерброды, – жрать?

– Ждать, Паша, – мягко поправил Лев Данилыч. – Вы же понимаете, мы не можем появиться на посту с недоформированным инопланетянином.

Привал устроили на живописной полянке, недалеко от дороги. Недавний снег растаял бесследно. Вечернее солнце нежно гладило кожу, пахло нагретой сосновой корой и грибами, над малинником звенел одинокий шмель, лениво перекрикивались птицы.

– Паскуды, – буркнул Зверев.

– Кто?

– Да эти, на посту. Это же надо – продаться этим уродам.

– Паша, вы даже не представляете себе, насколько мирное население, как, впрочем, и армия в большинстве своем, не в курсе происходящего. Впрочем, – Лев Данилыч печально махнул рукой, – так оно было всегда. Еще задолго до вторжения. Инопланетяне – это просто частный случай.

– Люди как обезьянки, – вдруг задумчиво сказал Романецкий. – Эти, как их… Не вижу, не слышу, не говорю…

– Какие обезьянки? – спросил Зверев. – Цирковые, что ли?

– В свете происходящего – пожалуй, именно что именно цирковые, – согласился Лев Данилыч. – Это, Паша, даосский символ, вырезанный на крыше конюшни в Никко, в Японии. Одна обезьянка закрывает лапками уши, вторая – рот, третья – глаза.

– Означает – не вижу, не слышу, не скажу… – пояснил Романецкий.

– Да это я понял уже, – поморщился Зверев.

– Хотя, знаете, Ленечка, как это часто бывает, со временем утерялось одно важное слово, которое меняет весь смысл. Сперва было: не вижу зла, не слышу зла, не скажу зла. Понимаете, как это слово все совершенно меняет?

– Совершенно меняет, – согласился, подумав, Романецкий.