Артем Каменистый - Недобитый (СИ)

— Нет, епископ — мы не станем их убивать.

— Что вы задумали? Это ведь демы. Если не убивать, то что с ними делать?

Я тоже покосился в сторону пленных, не зная, как ответить на этот простой вопрос. Все мое войско затаив дыхание ждет, когда же я в кровавой манере, свойственной не только этому миру, рассчитаюсь за смерть своей женщины и тяжелые потери, нанесенные подданным. Ведь до сих пор ничем не выдал свои эмоции после случившегося, и это сочли угрожающим признаком: наверняка замыслил что-то настолько изуверское, что боюсь вслух произнести. И тела врагов, захваченные с поля боя, добавляли масла в огонь предполагаемой мести — все считали их частью декораций к предстоящей кровавой забаве, споря лишь о конкретном способе применения.

Некоторые слабонервные заранее пугались масштабов моего гнева, опасаясь, что повторю судьбу Кенгуда Четвертого, сошедшего с ума после того, как вырезал семью родного дяди вместе с ее главой, слугами и охраной, за участие в заговоре, повлекшем увечье наследника. Два старых соратника Альры, выживших благодаря тому, что попали в отряд лучников, отважились явиться ко мне с поклоном и словами утешения. Заодно просили убить врагов без лишней истерии — Рыжая Смерть по натуре не была жестокой, так что не надо омрачать ее гибель.

Народ ожидал ужасное, боясь его и одновременно сгорая от предвкушения.

Трупы я велел собрать не из-за внезапно пробудившейся склонности к некрофилии — сама мысль, что эта падаль будет разлагаться на моей земле, была неприятна. А вспомнив описание местности вблизи устья не нашел ничего лучшего, как придумать останкам нестандартное применение. Сейчас, если откровенно, считал свою затею глупой, но в тот момент в голове было нечто другое — мрак, ярость, отсутствие связных мыслей, нестерпимая жажда мести. Трубить отбой поздно — народ не поймет, если начну менять свои решения. Они и без того странные, так что, как минимум, надо быть последовательным — как положено психически полноценному сюзерену.

Как же объяснить епископу… Он человек своего времени и своего мира — трудно донести подобное. Счастливчик… Ничего не слышал о достижениях демократии, общечеловеческих ценностях, борьбу за права человека и прочие лицемерные штампы, под которые можно подвести все что угодно, если оно сулит какую-либо выгоду.

Я хочу, чтобы эти собаки в человеческом облике страдали. Чтобы умирали долго и мучительно, способом, неведомым палачам. Чтобы казнь их продолжалась если не вечно, то долгие годы.

А еще я хочу, чтобы эти собаки сдохли не напрасно. Пусть их муки пойдут на благо Межгорья — чтобы при этом работали для его обогащения и усиления. Это будет истинная месть цивилизованного человека — я ведь не дикарь.

И еще — как очередной привет своему двуличному миру: я хочу, чтобы все эти гнусности прошли под лозунгом торжества гуманизма и общечеловеческих ценностей. Пусть с местной спецификой, но именно так.

Так что не стану рубить этих нелюдей Штучкой. Сажать на кол или прибивать к крестам деревянными гвоздями тоже не буду. Это ведь негуманно и вообще — кровавый тоталитаризм и сплошное нарушение прав человека. Население иной державы принято умерщвлять или покорять цивилизованно — на радость оболваненным обывателям и прочим правозащитникам. Продавайте дикарям зараженные оспой спальные принадлежности; разрушайте самобытную культуру с ее моралью, чтобы загнулись от СПИД-а и наркотиков; раздуйте до небес манию величия уродливых территориальных образований, чтобы резали друг друга без причин и смысла; навяжите им чужие ценности, чтобы работали на тебя, искренне веря, что делают это ради себя.

Способов имеется великое множество, и мне они известны. Я человек своего времени и эпохи — пора об этом вспомнить, иначе так и останусь мальчиком для битья в туземных игрищах.

Уважаемые дети могил: здесь нет международных конвенций, но не переживайте — вас все равно будут сытно кормить. Вы не будете прозябать в сырых холодных камерах — в вашем распоряжении будут просторные по здешним меркам дома. Конечно, нам придется ограничить вашу свободу, но без грубых излишеств: просто запретят покидать Рудную долину — так я назвал ущелье, богатое свинцом и, надеюсь, не только им. Там вы будете отбывать срок своего заключения: пятнадцать лет. Пожалуй — без права переписки. Тем более почтовой службы здесь нет.

Разумеется, вы люди боевые — некоторые захотят сократить срок посредством побега. Поэтому мы будем вынуждены на ногу каждого из вас нацепить свинцовую колодку. Она небольшая, и не причинит серьезных неудобств, но затруднит быстрое передвижение. Постоянное ношение такого предмета изменит походку, сделав ее асимметричной. Даже если избавитесь от груза, бегать потом будет непросто. Но если кто-то все равно сумеет пройти мимо постов незамеченным, за ним отправят погоню. Путь с севера долог и труден, пролегает по местам, где хватает сильных людей не питающих к вам теплых чувств. Боюсь, если охрана не успеет, то конец будет трагическим. Мне, как человеку цивилизованному, будет искренне вас жаль — заранее прошу прощения за несдержанность местного населения.