Туллио Аволедо: Корни небес

Она кладет мне его на ладонь. Оно припорошено песком, холодное на ощупь.

Алессия снова наклоняется.

— В течение многих веков дожи приплывали на это место в день праздника Вознесения на позолоченном корабле по имени «Буцентавр», в окружении кортежа других лодок, чтобы отпраздновать бракосочетание Венеции и моря. Дож ронял в море кольцо, произнося слова « Desponsamus te, mare, in signum veri perpetuique dominii »: «Мы обручаемся с тобой, море, в знак нашего истинного и вечного господства».

Она засовывает обе руки в песок.

Когда вытаскивает их, то в ее ладонях оказываются два других кольца сложной работы. Их сверкание ослепляет.

Алессия собирает все кольца на одной ладони, показывает мне их и потом швыряет подальше.

— Ты можешь взять столько, сколько захочешь. Они ничего не стоят. В детстве…

И замолкает.

— Продолжай, — шепчу я.

— В детстве я была очень бедной. Очень бедной и жалкой. Теперь у меня есть все. Этот дворец…

— Это твой дворец?

Алессия смеется.

— Нет, он не мой, я взяла его. Я могла бы взять и какой-нибудь другой, но мне понравился этот. Я выбрала его, потому что там были все эти красивые стекла.

— Девочка в подземелье — это не твоя сестра?

— Нет.

Корабль медленно отделяется от берега. Паруса колышутся, ветер, возникший ниоткуда, надувает их, быстро уводя в море.

— Я верю, что наступит день, когда небо снова станет голубым, — бормочет Алессия.

— Я тоже в этом уверен. И что в этот день ты сможешь его увидеть.

— И ты.

Я улыбаюсь.

— Конечно, — отвечаю я ей, отводя взгляд. Не хочу, чтобы она видела у меня слезы на глазах.

Я раскрываю кулак.

Два массивных кольца по-прежнему лежат у меня в руке.

Печать Папы и кольцо дожа.

И то, и другое — символы власти.

Но когда я всматриваюсь в них получше, я понимаю, что оба они — всего лишь бесполезная помпезная мишура безвозвратно ушедшей эпохи.

«Суета сует, все суета».

Я поднимаю руку, заношу ее назад и со всей силы швыряю эти два кольца подальше.

Они падают в воду в двадцати метрах от берега, подняв два небольших фонтана брызг.

От них остаются лишь два круга на воде, да и те постепенно исчезают.

Я распрямляю спину. Пора бы подумать о моей новой миссии…

Дорога на юг прямая и неопасная. Достаточно следовать линии берега. В нужный момент, спустя много недель, я поверну на запад. До тех пор мне не нужны ни карты, ни компас. Этой дорогой очень легко следовать: достаточно идти по обледеневшему песку, держась по правую руку от линии берега. Венецианцы сделали сани, которые будет легко везти по такой поверхности. Их подготовкой занимался призрак старого лодочного мастера.

Я провожу рукой по навощенной ткани. Под ним — готовая к действию атомная бомба.

Я мог бы погрузить ее в «хаммер» Дюрана, в котором достаточно топлива, или попытаться починить гигантский грузовик Готшалька. Но мое путешествие, кроме прочего, — это форма искупления греха. Поэтому я и хочу пройти его пешком. У меня будет, таким образом, достаточно времени, чтобы поразмыслить о том, разумно ли мое решение, и, может быть, изменить его. Может быть, Бог, мой старый Бог, голоса которого я никогда не слышал, решит, что стоит поговорить со мной? Или, может быть, я должен довериться суду своего сердца, если разума оказывается недостаточно? Это вопрос сердца, веры. Святые и мученики прошлого жили и умерли с убеждением, что Град Божий важнее мира людей. Здесь же кажется, что Бог и Человек живут в одном и том же городе. Сваи, на которых стоит этот город, да сердца его обитателей — это корни небес. Здесь у меня было видение будущего, которое придает смысл всей боли, всем нашим лишениям.

Это будущее — в десяти сантиметрах от моей руки.

Достаточно протянуть руку и схватить его.

И это то, что я сделаю, при помощи моего путешествия.

Может быть, в конце пути исполнится последнее пророчество и с неба спустится радуга, чтобы показать, что Бог наконец заключил мир с Человеком. Эта планета не видела радуги уже двадцать лет.

Сейчас еще не тот день, думаю я, глядя на саван облаков, который окутывает землю.

Но тот день придет.

Алессия и я долго смотрим друг на друга.

Мы стоим друг напротив друга, не говоря ничего.

Поднимается ветер.

Мне не удивляет, что он дует в нужном направлении.

— Прощай, — говорю я.

— «Прощай» — это плохое слово.

— Тогда — до свидания.

Первой начинает двигаться она. Она приближается ко мне до тех пор, пока наши лица не оказываются на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга.