Туллио Аволедо: Корни небес

Я закрыл ему глаза, большим пальцем начертил крест на лбу, припорошенном льдом, и произнес нужные слова:

— Этим святым елеем и своим милосердием да поможет тебе Господь милостью Святого Духа освободиться от грехов, освободит тебя и утешит в доброте своей.

Потом я попытался найти Диопа.

Чернокожий солдат лежал в середине кучи изувеченных тел. Он сражался до последнего, вооруженный только мачете. Для него смерть тоже не была сюрпризом. Он нападал на нее, как и следует человеку, глядя ей в глаза.

Не зная, какими ритуалами следует провожать в последний путь мусульманина, я выискал в памяти единственный кусочек из Корана, который смог вспомнить:

— Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного, твой Бог не забывает тебя и не оставил тебя. — И потом добавил: — Покойся с миром, Марсель. Займи свое место в ряду ангелов.

Закрыть глаза ему было нельзя, потому что глаз не было: его лицо превратилось в сплошную кашу.

Верил ли я этим словам? Верил ли собственным губам? Может быть, нет. Может быть, ритуалы — это всего лишь способ подтвердить, против собственной воли, что Вера — это нечто более сильное, чем наши сомнения, наши страхи.

«Этот город дал мне много, но многое и отнял», — сказал я сам себе, выходя из этого прибежища мертвых и смерти.

Два корабля опускают трапы. Венецианцы начинают всходить по ним.

— Ну вот, — улыбается Алессия. — Говорят, что самая трудная часть пути — это первый шаг.

— Не знаю, — отвечаю я ей.

Для меня, напротив, самая трудная часть — это опустошить себя, а потом снова наполнить теми вещами, которые я увидел и познал в этом городе.

Итак, опустошить себя, для меня это и есть самое трудное.

— Ты не обязан уезжать, Джон.

Ее голос — самое сладкое и самое грустное из всего, что я только могу вообразить.

Я качаю головой:

— Если я не уеду, то буду жить в постоянном страхе, что придет день, когда кто-нибудь другой снова захочет разрушить то, что вы здесь создаете.

— Это долгий путь.

— Да. Но я буду не один. И потом, мне есть о чем подумать. Разве найдешь для этого возможность лучше, чем долгий путь?

Алессия улыбается. Потом бросает взгляд на море.

— Ты изменился. Венеция изменила тебя.

Некоторое время я не отвечаю ей. Что-то отвлекло меня.

У одного из детей на плече сидит кот, точно такой же, как тот, которого я видел, — или мне показалось, что я видел? — во дворце Алессии.

Девушка смотрит на меня изучающим взглядом.

— Что-то не так?

— Этот кот…

— Какой кот?

Я показываю пальцем. Но у ребенка на плече тканевый мешочек.

Я качаю головой:

— Да, Венеция изменила меня. И продолжает это делать.

Она соглашается. Кладет мне на плечо руку. Это прикосновение не смущает меня и не волнует. Есть много других вещей, которые куда сильнее способствуют возникновению чувства страха или стыда.

Погрузка происходит в спешке и странном молчании. Моряки — странные существа, и самая большая их странность в том, что, сколько бы я ни пытался, мне никак не удается их хорошенько разглядеть, как будто они окутаны каким-то покрывалом — уже вот-вот подымут паруса.

— Почему ты не едешь с ними? — спрашиваю я ее.

Алессия отворачивается. Сегодня небо относительно ясное. Облака высоко. Хотя это и невозможно, но на какой-то момент мне кажется, что вот-вот они совсем рассеются.

— Я не еду, потому что мое место здесь.

— Но если моя миссия провалится…

— Эта миссия тоже провалилась. Но это было неплохо, разве не так? И потом, я уверена, что в этот раз у тебя все получится.

Я смотрю на сани с их грузом, обернутым в черную клеенку.

— Конечно. У меня все получится, — отвечаю я.

Алессия машет рукой пассажирам, толпящимся у бортов кораблей. Ей отвечают лишь немногие, как будто они уже мысленно совсем в другом месте.

— Перед тем, как отправиться в путь…

— Да?

— У меня есть кое-что для тебя, — говорю я ей.

Я засовываю руку в карман. В моем сжатом кулаке Кольцо Рыбака.

Когда я уже готов раскрыть руку, Алессия сжимает ее своими.

— Спасибо, Джон. Это неподходящий для меня подарок.

— Но ты ведь даже не видела его…

— Я знаю, что это такое. И я знаю, что оно означает. Это не для меня, честное слово. Это вещь, которая должна быть возвращена тому человеку, которому она принадлежит. И потом, смотри…

Она наклоняется. Опускает руку в снег. Когда она приподнимает ее повыше, между указательным и большим пальцами оказывается зажато золотое кольцо, украшенное рубином огромной величины, окруженным более мелкими камнями.