Александр Золотько - Игры над бездной

Но на самом деле в таком случае Дальского пригласили бы на совещание Наблюдательного Совета, и вечно председательствующий Торговый Консул Китая выразил бы общее неодобрение столь необдуманного и жестокого поступка, зачитал бы официальное обращение Наблюдательного Совета к губернатору, а через год, когда снова пришла бы пора назначать губернатора, то оказалось бы, что кандидатура господина Дальского уже не вызывает всеобщего восторга, и Прохору Степановичу пришлось бы оставить свой офис на сороковом этаже и, наверное, поспешно покинуть Харьков.

Хотя в подобных обстоятельствах он вряд ли бы успел это сделать. Очень многие уважаемые члены местной элиты хранили в своих сердцах – или что там у них вместо этого органа – желание свести с Дальским счеты.

Если бы не все это, то Прохор Степанович никогда… никогда бы не согласился с необычным предложением, полученным от странного… если не сказать – страшного человека три месяца назад.

Словно сквозняк проник в кабинет, ледяной змейкой скользнул за ворот шелковой сорочки Дальского, растекся по телу. Дальский посмотрел на свои руки – пальцы мелко дрожали.

Прохор Степанович подошел к бару, потянулся к хрустальной бутылке, но заставил себя остановиться.

Не время.

Ему предстоит жаркий денек. Горячий денек. Адский денек.

Плюс сорок за окном – это нежная весенняя прохлада по сравнению с пеклом, ожидавшим Прохора Степановича Дальского через… Губернатор посмотрел на часы. Через одиннадцать минут.

Прохор Степанович подошел к письменному столу, хотел сесть в кресло. Помотал головой и вернулся к окну. Отказываться – уже поздно. Если ТОТ ЧЕЛОВЕК не соврал, то в любом случае все произойдет сегодня. Как он сказал при последнем разговоре? Вам повезло, подобно блохе, вскочить на «суперсобаку», когда она сбавила скорость, однако спрыгнуть с нее на полном ходу… Это довольно экзотический способ самоубийства. Но очень, очень надежный.

Грузовая «суперсобака» как раз пронеслась, не замедляясь, по эстакаде с востока на запад. Когда эстакаду строили, никого не волновало удобство жителей города. Необходим был максимально прямой маршрут – вот его и проложили прямо сквозь тело Харькова. А вот когда выбирали место для Дипломатического квартала в Нагорном районе, то не без иронии выделили участок как раз возле эстакады. Если вдуматься – то месть получилась мелкая и какая-то лакейская. Одно успокаивало – это решение принимал предшественник Дальского на высоком посту. Покойный предшественник.

Стены кабинета Прохора Степановича были сплошным окном, открывавшим круговую панораму Харькова. Пройдя вдоль окна, можно было увидеть почти весь город – храм Католического Вуду в Конго, купола мечети на Барабане, корпуса Учебного комплекса, вывески и рекламы публичных домов и отелей Гуляй-города, а если воздух был чист, то и теплообменники атомной электростанции. Она находилась всего в пяти километрах от Нагорного района. Почти в городской черте.

Сегодня станции видно не было.

Дальский оглянулся на стол и снова передернул плечами. Как перед прыжком в бездну. В желудке пульсирует что-то холодное, пальцы рук – дрожат, мелко, почти незаметно. Но руки все равно придется чем-то занять. Не хватало еще, чтобы признаки его слабости были замечены. Слабые не имеют ни малейшего шанса удержаться на самом верху ни сейчас, ни тем более после того, что произойдет сегодня.

Глянув на часы, Дальский все-таки заставил себя подойти к столу и сесть в кресло. Поправил галстук, воротник сорочки. Достал из ящика стола хрустальную пепельницу, заполненную жемчугом. Слышал, что кто-то из политических деятелей прошлого любил перебирать драгоценные камни в кармане пиджака. Брильянты с изумрудами выглядели бы слишком вызывающими, а вот жемчуг вполне подходил.

Дальскому не без намека подарили несколько четок – католические и саббах от муфтия Харькова, но он, с благодарностью приняв, публично ни разу не взял их в руки. Он – вне религиозных конфликтов. Он на стороне города, а не конфессии. Любой конфессии.

Осталось полторы минуты.

Можно было вывести изображение собеседника на наноэкраны, напыленные прямо на глаза, но ТОТ ЧЕЛОВЕК просил пользоваться обычным экраном. А его просьбы стоило выполнять.

Тридцать секунд.

Дальский протянул руку к клавиатуре. Прохор Степанович был консервативен в отношении своего тела, не вживлял в него ничего, сверх действительно необходимого. Он бы и от «балалайки» отказался, если бы без нее сейчас можно было обойтись.