Аркадий Пасман: Слабосильный брат мой... Неразумный брат мой...

Перед застывшими, затаившими дыхание шеренгами неторопливо прохаживается капрал-наставник Байстренч по кличке «Вяленый Лошак», с силой вколачивая в звонкий плац подошвы высоких шнурованных ботинок. Его длинная худая физиономия с выпуклыми оловянными глазами спокойна и равнодушна. Он доходит до правофлангового, не спеша разворачивается и направляется обратно. Вся Школа, затаив дыхание, не моргая следит за ним.

Дойдя до середины шеренги, капрал-наставник останавливается и, широко расставив ноги, поворачивается к строю.

— Надежда Нации! — в знойной тишине внезапно раздается его высокий визгливый голос. — Вы, будущие защитники Свободы, опара прогресса и справедливости. На вас с материнской улыбкой глядит Родина и лично господин Президент!

— Но достойны ли вы этой великой чести? — после небольшой паузы продолжает он. — Нет и еще раз нет! Вы, скопище болванов, разгильдяев, тупиц и онанистов! И кто-то из вас еще надеется со временем пролезть в священные ряды Гвардии, вы, лопоухие хлюпики с сопливыми рожами! Единственное, на что вы способны, — так это, в лучшем случае, кормить мух и пиявок в джунглях Коричневых болот, и я, со своей стороны, обещаю, что сделаю все, чтобы вы прямиком отправились туда после выпуска! Кадеты Сто восьмой Национальной Школы! «Белые Волки»! Белые крысы — вот вы кто! Вонючки паршивые!

— Ну, — грозно рявкнул капрал, подбоченившись и свирепо оглядывая замершие ряды, — так кому пришло в его вшивую башку подбросить господину генерал-инспектору свой паршивый рапорт? Кормят их, видите ли, плохо, только о жратве и думаете, стервецы; по морде им иной раз перепадает, скажите какие нежные! Сучьи козявки! Последний раз предупреждаю, сознавайтесь! Кто написал эту поганую бумажонку — выходи!

— Ах, так, — Байстренч криво ухмыляется. — Ну так я сам его назову… — Он поднимает свои выкаченные рыбьи зенки и глядит сквозь всех, сквозь сомкнутые ряды кадетов, сквозь дрожащий от жары и человеческих испарений воздух прямо на меня. Я вжимаю голову в плечи, стараюсь стать меньше ростом, совсем маленьким, исчезнуть, провалиться, если это только возможно, сквозь скользкий чугун плаца, но ничего не помогает, и я тоже начинаю смотреть, смотреть на него не отрываясь, как загипнотизированный, а он смотрит на меня, чуть прищурив левый глаз, смотрит, как в прицел, вот он медленно раскрывает свой лягушачий рот, я вижу, как растягиваются и лопаются в нем нити слюны, рот раскрывается все шире и шире, распахивается, как крышка гроба, и оттуда раздается звериный рёв:

— Кадет шестой роты Элфос, три шага вперед!

Эми Элфос вздрогнул и открыл глаза. В раздевалке резко пахло лекарствами. Около кушетки, на которой он лежал, суетились тренер, врач команды со своим чемоданчиком и оба массажиста.

— Ну, Эми, очнулся наконец-то! — облегченно вздохнул Тир. По его жирному лицу обильно струился пот, но в маленьких глазках светились радость и облегчение.

— Что со мной? — вяло спросил Эми, все еще не понимая, где он.

— Ты только не волнуйся, — затараторил Кабан, успокаивающе похлопав своей, похожей на бревно, ручищей по плечу Элфоса. — Видишь, какое дело — ты к красной зоне прорвался, да видать, отвлекся маленько, вот тебя Кувалда подловил и вырубил.

— Подонок! — встрепенулся Эми и сел на кушетке, но тут же схватился за грудь и забился в жесточайшем приступе кашля.

— Ты ляг, ложись, — попытался его остановить Док, но Эми отмахнулся и, с трудом отдышавшись, спросил:

— Кончился матч?

— Нет еще, минут пятнадцать осталось, — торопливо ответил Тифос и по-собачьи взглянул на Элфоса.

— Счет?

— 12:7.

— Я пошел. — Эми решительно приподнялся, невольно скривившись от боли.

— Ты что, рехнулся совсем? — завопил Док. — Столько без сознания провалялся, еле откачали, и опять туда же!

— Ладно, не кипятись, — невольно усмехнулся Эми. — Не шуми, Эскулап. Мне на поле надо. Сам понимаешь — финал.

— А если тебя еще раз рубанут? — не успокаивался доктор. — Что тогда?

— Не рубанут, —зло прищурился Элфос. — Я теперь умный, а? — И он подмигнул тренеру.

Тир стоял, понуро опустив голову, сгорбив могучую спину, и уныло прислушивался к писку «капли» — наушника, пристегнутого к левому уху, бросая время от времени взоры на бесшумно вспыхивающий в углу раздевалки экран телевизора.

— Еще один заброс… — печально поднимая глаза, произнес он. — 13:7. Знаешь что, Эми, ладно, не ходи. Смысла нет, да и времени осталось — чуть…

— Ну, ну, старый бегемот, — покачал головой нападающий. — Когда это «Ангелам» не хватало времени, а? Кончай ныть, лучше помоги мне заменить эти скорлупки!