Евгений Плотников - Инопланетное вторжение - Битва за Россию (сборник)

Кенарь вдруг повернулся к нам:

— Товарищи… — его голос тоже внезапно сорвался, — товарищи… Прошу извинить, но общее собрание пока прерывается. В связи с вновь открывшимися обстоятельствами…

— Да что там, — армеец, собиравшийся «таскать железо сквозь дерево», машет рукой. — Все ясно, товарищ начальник первого отдела. Пошли, мужики.

Все встали и бодро двинулись к выходу. Некоторых Кенарь останавливал, но большинство ушли и, тут же, сбившись в здоровенную кучу, принялись оживленно обсуждать новую информацию…

— Ну, если это последняя партия, так чего ж еще желать? Спалить к чертовой матери — и звиздец войне! Подождем, пока эти передохнут и все!

— Умен ты, полкан, аж зубы ломит! А если они еще сделают?

— А хрена ли тогда лоуренсий предлагали? Ну и сделали бы себе, а не выкупали. Чего ж они?

— Может, тяжко? Вдруг у них не стоит?

Общий смех. Но возбуждение не проходит:

— А зачем они такое добро здесь держали? Ну и хранили бы у пиндосов, там хоть безопасно…

— Ты их агитки слушай больше. У пиндосов тоже мужики отыскались. Командует чувак, который еще Вьетнам прошел. Он при вторжении из тюрьмы драпанул. С ним двое наших. Бывшие «солнцевские». Это командование. А так их тыщ двадцать…

— Это откуда дровишки?

— Радиограмму от них поймали. Они связи искали. Умники наши мелкие кое-что придумали. Ну и связались. Через спутник этих «пидоров»…

Из дальнейшего рассказа седого, жилистого ветерана следовало, что около двадцати тысяч амеров оказались настоящими мужчинами, которым не в карту было отдавать свои дома инопланетянам. Даже если президент приказал. Они отчаянно дрались, причем довольно умело, так как в основном были ветеранами локальных конфликтов. С оружием у них было похуже, но тоже имелось…

— Так, товарищи. На ночлег размещаемся по своим подразделениям, — из столовой вышел Кенарь. — Вас проводят. Подписку о неразглашении я с вас не беру, но сами понимаете…

Если кто-то чего-то и не понимал, то, взглянув на лицо ветеранского особиста, он сразу же захлебнулся бы в водопаде понимания. Разговор мгновенно оборвался, и мы двинулись к своим отрядам в полном молчании. Так же, в молчании, располагались по грубо сколоченным нарам, закутывались в камуфляж. Но сон не шел…

— Николай? Николай, ты спишь?

— Никак нет, товарищ майор.

— Пойдем-ка, пошепчемся…

Мы выходим из комнаты, где, тяжело дыша и похрапывая, дрыхнут наши товарищи:

— Слушай, Коль… Как ты думаешь: много этих ветеранов?

— Ну-у… не знаю, товарищ майор. Не задумывался…

— Так вот, их только в Москве около пятнадцати тысяч. А есть еще в Питере, в Нижнем, на Кавказе… — Шатурин долго молчит, испытующе глядя мне в лицо. Затем продолжает: — Они победят. Я чувствую. А потом… Ты не думал: а что потом?

Потом? Потом, когда ветераны и их «умники» победят? Ну, наверное…

— Если ты еще не понял, Николай, они будут все возвращать. Назад.

— Что возвращать?

— Советский Союз. И, очень может быть, сцепятся с теми, из Штатов. Тебе не страшно?

А почему мне должно быть страшно? Янкесы всегда были нашими врагами. Даже когда мы вместе с фрицами бились…

Видно, ответ написан у меня на лице, потому что Шатурин вдруг как-то ссутуливается, съеживается. Его плечи опускаются, руки повисают безвольными плетьми…

— А мне страшно, лейтенант. Очень страшно. И знаешь, почему? Нет?

Он вдруг придвигается ко мне почти вплотную и шепчет в самое ухо:

— Потому что они — правы! Правы! И когда этого парня из «тамани» приговорили к трем годам условно, и когда меня разжаловать собрались. А знаешь, как страшно жить с теми, кто всегда прав?!

— Товарищ майор, а, по-моему, с теми, кто всегда прав, жить, может, и трудно. Зато не страшно. Вот если бы именно они вопрос с «чехами» решали — неужели столько же наших ребят там погибло? А «Норд-Ост» был бы? А Буденновск?

Он долго молчит. Потом разворачивается и уходит в комнату. Жаль его. Хороший он мужик. Просто не удержался тогда. Не сумел удержаться…

Собрание-совещание командиров не продолжилось и на следующий день. И на через следующий. Мы исправно ходили в патрули, часть отрядов разошлась по прежним местам дислокации, но всем было ясно: должно произойти что-то важное. Очень важное…

На второй день с улиц исчезли «носачи», а «карпы» пролетали только поодиночке и только на большой высоте. На третий — пропали голографические агитки. А на пятый день нам вдруг зачитали приказ о том, что «глазастиков-крыланов» не бить, а только «попрыгунчиков», и то, если попадутся, а специально не искать…