Виктор Моключенко - Ретроспект - Пепел

Из-за двери тут же отозвался сиплый голос приемщика:

- Ну кто там ломится, еп вашу медь? Если по пустякам, то нечего тут шарится. Ценное есть, что на продажу?

- Есть, жабья морда. Открывай, Брама пришел!

- То-то я слышу, сопят как медведь в берлоге. Не ломись, сейчас впущу.

Дверь скрипнула, и они шагнули внутрь, прикрывая глаза от режущего света ртутных ламп.

Бирюк раздобрел, с сизого, с несколькими подбородками лица, свидетельствующего о пристрастии к спиртному, на них пялились бегающие хитроватые глазки. В затасканной бурой жилетке он и впрямь походил на раздутую жабу. Самум окинул добротный каменный склеп. Прорыв, если они тут были, приемщику явно не грозил.

- Брама, если ты по делу, то давай, излагай. У меня дел по горло.

- Знаю я твои дела - бидон самогона, да банка с огурцами.

Бирюк бросил взгляд на банку, скривился и откинулся в кресле, переплетя пальцы на объемном животе:

- Ты тоже не ландышем не пахнешь.

- Нужна гражданская одежда для меня и друга. Найдется?

Тот какое то время изучал путника, о чем-то размышляя, и кивнул:

- Для него найду без проблем, а с твоими габаритами будет сложнее. Тысяча.

- Чего? - вытаращил глаза путник – какая тысяча, совсем мозги в сивухе растворил?

- Долгу на тебе тысяча – проскрипел приемщик – ломанетесь к ночи за Периметр, не дай Бог на мину напоретесь или на натовскую пулю, а мне потом убытки считать?

- Не помню я такого долга! – гаркнул Брама, сверкая глазами.

- Зря – покивал приемщик – а еще говорят, ты щедрый, когда под мухой. И забывчивый. Ладно, будет одежда.

- У нас цинки лишние. Не возьмешь? – спросил Самум вдогонку.

- Возьму – согласился приемщик – за Периметром оно лишнее. Как и автоматы. Не продаете?

- Нет – смягчился путник.

Бирюк, досадливо причмокнув губами, полез куда-то вглубь кладовых. Вскоре вернулся и бросил на потертый, разрисованный чертиками деревянный прилавок джинсы с болтающейся этикеткой, кроссовки и футболку. Самум отвернулся и начал быстро переодеваться. Все было впору. Несколько раз подпрыгнул, по привычке прилаживая словно амуницию, а потом поскреб щетину на подбородке. Бирюк понятливо кинул пару одноразовых станков:

- Скажу Петрухе, он живо организует горячий душ. Как говорится, все для клиента.

- А что со мной? – протягивая рюкзак с боеприпасами, выгнул бровь Брама.

- С тобой сложнее – натужно пропыхтел приемщик поднимая рюкзак и выворачивая содержимое в ящик – но сделаю.

Некоторое время приемщик считал про себя, подняв глаза к потолку и загибая пальцы, потом довольно просиял:

- А броники? Сморю совсем новые, только на рукаве чиркнуло. Не кондиция, но подштопаю на машинке и пойдет.

Брама представил толстую тушу приемщика сгорбившегося над швейной машинкой и усмехнулся:

- На сохранение оставим. Только не вздумай впрокат сдавать. Вернемся, взыщу!

- Ладно – отмахнулся приемщик и кивнул Самуму подбородками – ты наверх иди, Петруха уже кочегарит баньку.

- Как кочегарит, ты вроде не вызывал его?

- У меня стоит громкая связь. Петруха может и пьяный, но услыхав про душ сам все сделает. А я пока Брамой займусь.

Самум бросил сочувственный взгляд на путника вышел, стараясь не измазать одежду, отметив, что приемщик врубил освещение в пригребице на полную мощь. Принцип капитализма – все для клиента. За деньги, разумеется.

Он отыскал Петруху ориентируясь на поднимающийся коромыслом дым. Тот примостился перед чугунной буржуйкой и икал. Земля то и дело норовила стать в вертикальное положение, трубы горели сильнее дров, а хуже всего была сидевшая на заборе нагло хихикающая и подмигивающая белочка. Натужно сфокусировавшись, он понял, что это не как бы и не белочка, а незнакомец, опустившийся на корточки и щелкающий перед его глазами пальцами.

- Ау, есть кто живой?

- Мы тут живой - философски изрек Петруха, отплывая в небытие и опрокидываясь в траву.

Самум сплюнул. Массовое пристрастие к спиртному свидетельствовало о разложении социума ничуть не хуже, чем трясущиеся от жадности, а может с перепою, пальцы Бирюка. Шагнув в натопленную баню, взглянул в осколок криво приспособленного зеркала, быстро разделся, крутанул ржавый вентиль и шагнул под воду. Напарившись и скрупулезно исследовав белеющие рубцы бывшей сквозной раны, вытерся махровым полотенцем, хмыкнул, прочитав на мыле импортное название, и принялся скоблить щетину. До советского «Хрусталя» здешнему забугорному «Gillette» было как сапе до самурайского меча, но выбирать не приходилось. Посмотрев на сурово сжатые губы и тускло блестящие глаза, бросил отражению – «надо быть проще, дружок, это вам не союз» и насторожился на стук. Он распахнул двери настежь, рефлекторно отпрыгивая из проема, и застыл в изумлении. Это был путник. Бог мой, как он выглядел! Густо клепаная косуха, черная с черепами бандана и звенящие цепями берцы сидели как родные, вместе с небритым лицом и угрюмым взглядом довершая непередаваемый байкерский образ.