Аарон Дембски-Боуден: Кровавый Грабитель

Они шли во мраке, приближаясь к концу прохода. Впереди, во мраке, где коридор разветвлялся на перекрестке, из одного прохода в другой метнулась фигура. Она перебежала дорогу — слишком маленькая и хрупкая, чтобы принадлежать взрослому, крошечная даже для развалин вроде ее слуги. На глаза попалось размытое синее одеяние, а затем фигурка исчезла. Октавия слышала, как по другому коридору удаляются тихие и частые шажки.

Ей снова послышался детский плач — тихое хныканье пытающегося скрыть боль ребенка.

— Эй?

— Ashilla sorsollun, ashilla uthullun, — отозвалась маленькая девочка, и звук убегающих шагов смолк.

— Думаю, я вернусь в свою комнату, — тихо проговорила Октавия.

Осколок полуночи скользил на мертвых двигателях, ничто не выдавало его присутствия.

Планета вращалась в пустоте, ее лишенный облаков лик состоял из серого камня и безжизненных континентов. Даже необученным глазам хватило бы одного лишь взгляда на скалу, чтобы разглядеть ее потенциал, но не для взращивания жизни, а для питания промышленности драгоценной рудой.

Единственное свидетельство присутствия людей висело на орбите: громадная платформа цвета бронзы, протягивавшая в пустоту свободные причальные рукава. По всей длине корпуса было выведено по трафарету слово на имперском готике: ГАНГ.

Осколок полуночи подплыл еще ближе, оставаясь столь же невидимым для звездных сканеров, как и для невооруженного глаза. Машина внутри похожего на клинок корпуса начала издавать визг.

Марук рухнул на диван, больше всего желая просто перестать шевелиться. Несколько мгновений этого было более, чем достаточно. Он даже не удосужился сбросить ботинки. Шестнадцатичасовые смены являлись не самой худшей из его трудовых обязанностей, однако были к этому чертовски близки. Он сделал вдох, от которого заболели ребра, наполнив легкие спертым воздухом жилого отсека. Он почувствовал запах картонных упаковок из-под пищи, которые следовало выкинуть много дней назад, и вездесущая примесь вони нестиранных носков.

Дом, милый дом.

К тому моменту, как вздох покинул его губы, он уже массировал большими пальцами закрытые глаза, пытаясь снять жжение от целого дня наблюдения за лязгающими лентами конвейеров. С болью в ушах он ничего не мог поделать. Ей предстояло остаться.

Издав преувеличенный стон, он перекатился и потянулся к пульту дистанционного управления, части которого лежали на полу. Спустя несколько щелчков он поставил на место батарейный отсек и несколько раз нажал кончиком пальца на болтающуюся клавишу ВКЛ, зная, что она в какой-то мере уловит его намерение. Как ни странно, на этот раз потребовалось всего несколько секунд. Установленный на противоположной стене экран замерцал, оживая.

Ну, что-то в этом роде.

На нем были видны неровные помехи, что указывало на нечто гораздо худшее, чем сбой настройки. Возможно, отказ техники. Ни картинки, ни звука, вообще ничего. Не то, чтобы существовавший на Ганге бесконечный цикл проповедей Экклезиархии, некрологов и трансляций по технике безопасности был захватывающим, однако он был лучше, чем одни лишь помехи.

Он постучал по индикатору громкости. Даже на пределе громкости тишина только превратилась в шепчущий свист мертвых голосов помех. Чудесно. Нет, правда. Просто замечательно. Можно подумать, у него были лишние кредиты на повторный вызов технических сервиторов. Прекрасно.

Он позволил пульту выпасть из заляпанных маслом пальцев, и тот тут же развалился на полу на две части, снова оставшись без батарейного отсека. Затем он громко произнес в пустоту жилого помещения: "Да и хрен с ним!", решил, что слишком устал, чтобы разложить диван в кровать, и начал работать над тем, чтобы проспать еще один бесцельный день во все более бесцельной жизни.

Гордился ли он? Нет. Но еще "всего" семь лет этого — и он накопит достаточно, чтобы навсегда выбраться с Ганга, сев на корабль куда-нибудь еще — в место с чуть менее мрачными перспективами. Он бы уже давно записался в Имперскую Гвардию, если бы проклятые глаза хоть что-то видели как следует. Но они и не видели, и он не записался.

Вместо этого он обслуживал здесь строительные конвейеры, со вздохами делая работу, которую сочли слишком неквалифицированной, чтобы утруждаться программированием сервитора для нее.

Занимая этими мыслями основную часть больной головы, Марук уплывал в дрему. Сон не был спокойным, однако это не имело значения. поскольку он все равно не продлился долго.