Вадим Денисов: Экспансия

Я понял, что незримо витает в воздухе: страх. Прислушался — точно, и у меня есть.

Пока что мы как брошенные дети, оторванные от груди, — вот, пожалуй, самое точное определение. Почему всегда так? Ведь столько передумали, столько прикидывали… Бац! И опора вылетела. Только что все было сладко и гладко, как вдруг мамка сбежала в неизвестном направлении, оставив дитя возле газетного киоска Курского вокзала. Пока так. Оглядимся, определим свое место и реальное состояние — может, и не возле Курского, может, и сами прокормимся.

Именно в те, самые первые дни Второго, если считать начальным первые наши дни в анклаве, Испытания, где-то в поселках родилось уникальное слово-феномен — «фабричное». Это понятие гораздо шире, нежели просто нечто и некогда произведенное соответствующим способом.

Это значит — Оттуда. Это — Символ.

«Любой фабричный болт априори лучше местного, даже если первый сделан штамповкой из сыромятины, а второй точно нарезан и умело цементирован».

Просто лучше — он же из Канала, он — Дар! Мифологема, самообман, но и якорь. Надежда и нить. Эта мифическая наполненность, эта коннотация слова была особо сильна именно в первые часы и дни, ослабевая постепенно, и лишь дню к десятому после События отпустив потребительские души и умы на свободу. А само слово осталось навеки. Произносить его рекомендовалось с особым ритуалом — подняв указательный палец кверху.

— Серега, — меня кто-то дернул за рукав.

Я оглянулся. Вот тебя только тут и не хватало! Данила Хвостов, «тот еще волосан», наш главный конструктор-креатор. Страшный товарищ, лучше с ним и не заговаривать: через десять минут укатает. В глазах горит азарт свободы, плещется безбрежье идей и путей решений. Готов подсказывать и предлагать, спаси господи. Человек-манифест.

— Ну.

— Ты же знаешь, что у Сотникова в подвале свой нехилый закуток имеется?

— Ну? — теряя терпение, повторил я.

— Бывал ведь внутря, поди?

— Да и ты побывал бы, не шлангуй каждый раз на переноске.

— Ты же знаешь, сколько у меня дел! — возмутился Хвостов.

— Ага. А остальные с шариками надувными гуляют среди роз.

— Да ладно те… Я что хочу сказать. Ну тык это. Ты там лист люминевый не видел ли? «Двойку» или «тройку»?

— Хвост… Ну ты, елочный банан, да на хрен мне на это смотреть? Я что, учетчик?

Учетчик, Демченко, учетчик. Ты свои дела учти, пойми, чем это аукнется группе.

Хорошо мужикам: остальные уже выплывают и фарватер видят. А мне-то что делать, что нужно менять в плане сталкерских работ? Народ, смотрю, суетится, какие-то оперативные меры предпринимает, пошевеливается, так сказать. А я? Мне кажется, или эта тема пока не особенно касается группы сталкеров? Что может выкатиться?

— Ну вспомни же! — волосан грубо прервал мои размышления.

— Да не помню! — рявкнул я. — Вроде не видел.

— Жаль. — Хвост сморщил конопатый нос и почесал его ногтями с черной подводкой. Но не успокоился: — А на металлоскладе — не знаешь, сколько брусков вторичного алюминия осталось?

Надо мне было подальше отойти. Пойду-ка на базу, потом в столовую: утром поесть не успел. Где, кстати, мои талоны? Полез в карман — ага, вот они — хм, еще пять штук.

— Данил, ты спроси у Кати со склада, она тебе точно скажет, — как можно спокойней посоветовал я. Еще немного — и я точно закатаю волосану в лоб. — Ты че? Нашел, блин, у кого спросить: где мы — а где Катя с чушками «люминя».

— Дык Дугин только что ей позвонил и запретил давать информацию, — окончательно заунывал волосан. — Никому, говорит, без моего ведома.

— Тогда все, Хвост!

— Что все? — испугался он.

— А то. Бери фанеру. Лист. И лети… Знаешь, где Нотр-Дам находится?

После совещания я зашел на нашу базу.

Пусто в помещениях: вся группа в разгоне.

Поднялся на второй этаж, в штабной зал, в который раз с ненавистью посмотрел на огромный тюк с нашей полевой одеждой. Ну Костя… Лунев у нас завхоз группы, это его зона ответственности. Мы все отстирали в прачечной замка. Там восемь стиральных машин стоит, старых, белорусских, никакой электроники. Упаковали. А отнести в швейную мастерскую злополучный третий комплект Кастет никак не может.

Потом посидел немного у бойницы, посмотрел на Посад. Обычно пустынная в это время дня центральная улица непривычно оживлена. Огромный «переключатель режимов» со скрипом проворачивался, срывая ржавчину с обленившихся контактов. Прямо какое-то броуновское движение: люди перебегают со двора во двор, что-то носят, о чем-то спорят.