Потом они разом подняли лица. Губы их не шевелились – но один за другим начинали звучать горькие, недоуменные голоса – казалось, над эстрадой, сталкиваясь, бьются людские мысли…
Разве погибнуть
ты нам завещала,
Родина? —
горько спрашивал молодой мужчина.
Жизнь
обещала,
любовь
обещала,
Родина… —
тихо сказал девичий голос.
Разве для смерти
рождаются дети,
Родина? —
звоном взорвался крик мальчишки.
Разве хотела ты
нашей
смерти,
Родина? —
хрипловато произнес еще кто-то.
…Страшный грохот заставил всех вздрогнуть. Голубоватый свет погас; его сменило сплошное кровавое свечение, и на заднем плане всплыли зубчатые руины города. Верещагин почувствовал, как по коже побежал мороз, на миг он подумал: боги, неужели все заново?!Елена сжала руку мужа.
Саваны полетели прочь. И зазвучали уже живые, настоящие голоса…
Пламя
ударило в небо! —
ты помнишь,
Родина?! —
спросил почти яростно парень.
Тихо сказала:
«Вставайте
на помощь…»
Родина, —
почти прошептала девушка.
Славы
никто у тебя не выпрашивал,
Родина, —
запальчиво и гордо сказал мальчишка.
Просто был выбор у каждого:
я
или
Родина, —
спокойно и уверенно подытожил немолодой мужчина.
Золотые, серебряные и голубые лучи побежали по развалинам, стирая их вместе с тьмой и алым светом. Вновь появились девушка и тот парень, и они читали попеременно:
Самое лучшее
и дорогое —
Родина.
Горе твое —
это наше
горе,
Родина.
Правда твоя —
это наша
правда,
Родина.
Слава твоя —
это наша
слава,
Родина!
Тишина лопнула и разлетелась на куски. Каждый в огромной толпе принял все сказанное как обращение лично к себе.
– Старые стихи… – сказал Верещагин, когда шум вокруг утих – словно волны откатились обратно в море. – Кажется, Роберта Рождественского [38].
– Ничего. Напишут еще новые – и о нас. Уже пишут.
– Да… Мне знаешь чего жаль только?
– Чего?
– Что люди забудут о Великой Отечественной… Я даже чувствую себя виноватым… перед ветеранами…
Ларионов-старший не ответил. На сцене уже разыгрывалась постановка, посвященная славянским странам, вошедшим в СССР. На фоне белорусского флага кряжистый усатый мужик пел под гитару – а сбоку от него мелькали кадры хроники времен войны: защита Минска, пограничное сражение, взятие Люблина…
На русском поле «Беларусь»
Пахал и пил взахлеб соляру,
Давал на сенокосах жару…
Но в бак ему залили грусть.
Потом в застенках гаража
На скатах спущенных держали.
Скребла его когтями ржа.
И под капотом кони ржали.
И сотни лошадиных сил
Рвались на русские просторы.
Он слышал дальние моторы
И каплю топлива просил.
Без плуга корчилась земля.
Без урожая чахла пашня.
Двуглавый герб-мутант на башнях
Венчал двуличие Кремля.
И, окружив славянский дом,
Пылили натовские танки.
Глобальной газовой атакой
На Минск надвинулся «Бушпром».
И встал мужик не с той ноги,
Ко всем чертям отбросил стопку,
Заправил «Беларусь» под пробку.
К рулю качнулись рычаги.
Советский гимн запел движок
(Его другому не учили),
И, повернув колеса чинно,
Он небо выхлопом обжег.
И через ноздри клапанов
Втянув убитой пашни запах,
Он, вздыбившись, повел на Запад
Ряды железных табунов.
И понеслись в последний бой
Все «Беларуси» – белороссы.
На подвиг малые колеса
Вели большие за собой.
И странно было всей Руси,
Великой некогда и смелой,
Вставать за малой Русью – Белой
И верить: Господи, спаси!
И через поле, через мать…
Опять сошлись надежды в Бресте,
Где сроду с Беларусью вместе
России славу добывать.
И честью пахаря клянусь,
Что, на бинты порвав портянки,
Тараном в натовские танки
Влетит горящий «Беларусь» [39].
Люди зашумели.
– Вуууук!!! – орал кто-то одурело. – Батько-о-о-о!!!
Верещагин сказал:
– А что ни говори, а воевали мы его оружием. По крайней мере – вначале. Жаль, что не его избрали Вождем.
– Говорят, он сам отказался, – произнес Ларионов. – Смотри, Боже Васоевич. Сам приехал.
Юный глава югославской Скупщины, смущенно улыбаясь, поднятой рукой пытался успокоить людское ликование.
– Я буду говорить по-русски, – сказал он. – В конце концов, это заслуга русских – что есть моя страна, что у меня, в конце концов, целы ноги. Здравствуйте, братья…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу