Дмитрий Емец: Стрекоза второго шанса

Одному Долбушин проломил затылок зонтом. Рина никогда не думала, что человеческая голова способна смяться, как коробка. Другой, которого зацепило по скуле, выронив топор, беззвучно провалился в люк. Третий успел уйти от удара, поставив под зонт топорик. Рукоять зонта и топор зацепились. С секунду Долбушин и берсерк продавливали каждый свое оружие, пытаясь добраться до противника. При этом берсерк ревел, и жирные щеки его тряслись. Долбушин же был бледен как упырь. Потом боль зонта добралась через топор до руки. Выронив оружие, берсерк опрокинулся на головы тех, кто лез следом.

Долбушин с силой захлопнул люк, сломав кому-то пальцы. Шорох заставил Рину обернуться. Она увидела тень, крадущуюся к главе форта со спины. Кралась тень не слишком уверенно: похоже, берсерк, прорвавшийся на крышу в разгар боя из люка соседнего подъезда, мало что видел в темноте. Рина вскинула двумя руками шнеппер и потянула собачку. Шнеппер не выстрелил. Вспомнив о предохранителе, она торопливо потянула его большим пальцем и выпалила с трех шагов, попав берсерку почему-то не в грудь, куда целилась, а в лоб.

Вспышка пнуфа – и берсерк отправился на арктическую зимовку, не захватив с собой ватника и теплых штанов. Все это добро им отправляла Суповна, которая дважды в год с воплями «Да чтоб вы там все перемерзли! Чтоб вас белые медведи пережрали!» отстреливала два-три пнуфа по кучам овчиных тулупов. Эти тулупы тайком от жадного Кузепыча она отрывала где-то на шныровском складе.

Пока Рина и Долбушин отбивались от берсерков, лезущих из двух люков, Гавр, хотя его никто не учил, оберегал третий. Смирно, как послушный ученик, он сидел у люка, напоминая умного пса, который собирается лапой выудить из кипящего супа мясо. Еще до того, как Рина отослала своего противника в Арктику, из люка, ведущего на чердак, осторожно высунулось круглое лицо. Повернулось в одну сторону, в другую. Никого не увидев, берсерк начал осторожно вытягивать руку со шнеппером, чтобы с десяти шагов выстрелить в Рину, и тут Гавр нанес стремительный удар передней лапой. Ударом лапы овчарка ломает позвоночник коту. Гавр весил втрое больше овчарки. Берсерк провалился в темноту, даже не вскрикнув.

Рина продолжала целиться из разряженного шнеппера в пустоту. Вспышка ослепила ее.

– А мы вроде неплохо отбиваемся!

Долбушин положил рядом с собой зонт и размял руку.

– Это ничего не значит.

– Как ничего?

– У нас четверть часа. Примерно столько времени нужно берсеркам Тилля, чтобы перестать быковать. Пристреляться к чердачным окнам, одолжить у Белдо пару боевых магов, знающих, что такое парализующие шары, замедление времени или превращение воздуха в пылающий газ. Это очень больно, когда вдыхаешь огонь. Страшнее, чем быстрая смерть.

– А Белдо даст магов?

– Думаю, уже дал. Бедный Белдо! И друга продал, и прибыли не получил. Вдвойне обидно, – под нос себе пробормотал Долбушин.

– То есть нам не спастись? – спросила Рина.

Ей было ясно, что, даже если она и решит оставить этого странного человека с убивающим зонтом, вызывавшего такие противоречивые чувства, через слуховое окно с Гавром ей не пробраться. Пока этот олух сообразит, что от него требуется, и взлетит, их утыкают болтами. Если же и не утыкают – уйдут ли они от гиел? Сомнительно.

– Выход есть, – сказал Долбушин.

– Какой?

Он молча протянул ладонь.

– Выманиваете у меня закладку, так?

Долбушин лег на спину. Лежа было проще держать под прицелом ближайшее окно и люк.

– Кое в чем ты права, – сказал он, уходя от прямого ответа на вопрос.

– В чем?

– Насчет этой куртки. Она и правда Артурыча.

Рина резко повернулась к нему. Лица Долбушина было не разглядеть – только светлеющий овал.

– Что?

– Это куртка Артурыча. Разве не видно, что она мне коротка? – повторил Долбушин.

Рина и верила, и не верила.

– Вы были у Мамаси? У моей мамы? Зачем?

– Я жил у нее несколько дней, когда в меня стреляли люди Тилля. Но она не твоя мать, – сказал голос, который Рина воспринимала как голос нижней части овала.

Ночь чужда удивлению.

– А чья? – спросила Рина просто.

– Мама Эли.

– Эли? Так значит… – повторила она эхом, мгновенно вспоминая фотографию. – А сама Мамася знает, что я не?..

– Не знает.

– А про Элю?

– Тоже нет. Ее воспоминания отредактированы, как и твои. Но Эля сейчас у нее. Думаю, разберутся рано или поздно, – сказал Долбушин.

Рина, сама не зная зачем, водила пальцами по полу. Ощущала цементную крошку, пыль, какие-то щепки.