Кирилл Партыка - Эпицентр

Рыболовы, жившие в землянках по берегам, вообще отдельная песня. Они промышляли не сетями и переметами, больше предпочитая тротил и тросы с крюками. Потому что в реке нормальная рыба перевелась, а ее место заняли странные создания, ни на что знакомое не похожие, частью опасные, но в большинстве съедобные. Своими уловами рыбаки главным образом пользовались сами. Выловленные ими твари отпугивали покупателей. Рыболовы совсем одичали и видом своим походили на бомжей.

Почти никакой связи на зараженной территории не осталось. Зато появились

Ездоки — автобродяги, этакие волки-одиночки на колесах, которые перевозили все, что угодно и куда угодно. Нередко они промышляли выполнением чьих-то заказов: добывали в опустевших городах и поселках все, чего стало не хватать, от лекарств до наркотиков. Я, например, нашел химоборудование и шприцы для Святош в отдаленном пригороде, в заброшенном цеху фармацевтической фирмочки, о которой все давно позабыли. Мои удачи по части выполнения заказов имели очень простое объяснение: я возил с собой старый справочник, содержавший перечень всех когда-то работавших предприятий. Поэтому мне не приходилось долго ломать голову над тем, где и что искать. Странно, что больше никто не додумался воспользоваться такой полезной книжкой.

Я стал Ездоком. Это вполне соответствовало моим задачам и инструкциям

Монгола. С ним мы периодически встречались на том же бревне в придорожных зарослях. Впрочем, со временем все ощутимо изменилось. Я уже почти не чувствовал себя офицером, выполняющим секретное задание. С каждым месяцем я все больше ощущал себя Ездоком — дерзким, хитрым, жестоким и жадным. Я больше не соблюдал прежней субординации при встречах с Монголом, а его инструкции порой выполнял по собственному усмотрению.

У него, конечно, были и другие агенты. Как-то на дороге меня окружили и заставили остановиться Байкеры. С ними у меня установился нейтралитет, порой переходящий в сотрудничество, хоть от них тоже можно было ждать чего угодно, особенно на пустынной трассе. А потому я просто выставил из окна автоматный ствол и дал короткую очередь в воздух. Они видели, что в воздух, но в ответ мое лобовое стекло изрешетили пули, лишь чудом не задев меня.

Я выскочил из машины и нажал на спусковой крючок, поливая противников веерными очередями, пока не опустел рожок. Я мгновенно сменил его и снова принялся стрелять. На дороге осталось несколько тел и опрокинутых мотоциклов. Остальные с ревом унеслись прочь.

Во время очередной встречи Монгол с ходу набросился на меня за тот инцидент. Он орал, что я превращаюсь в такого же бандита и убийцу, за которыми надо присматривать. В ответ я грубо выругался, посоветовал ему самому вести куртуазные беседы с налетчиками, встал с бревна и, не оборачиваясь, направился к своему джипу.

Монгол все же понимал, что я привык к жизни в Зоне, к ее законам и нравам.

Он понимал, что мне все труднее раздваиваться, чтобы выживать, оставаясь при этом офицером-разведчиком. Я уже и сам порой не соображал, кто я такой: его спецагент или вольный Ездок без намека на принципы и мораль.

Нет, принципы у меня, конечно, имелись, но совершенно иные, не те, которые годами прививала мне прежняя служба. Монгол был умный человек и не слишком давил на меня. Он не давил еще и потому, что я все чаще задавал ему вопросы, на которые у него не находилось ответов.

…Сейчас я жал на педаль газа, поспешая на встречу с его дублером. Я не желал этой встречи, но не мог обойти молчанием ситуацию, назревавшую в городе. У меня были на этот счет кое-какие соображения, но вряд ли они приведут в восторг моих командиров. Неизвестно, как среагировал бы

Монгол, но тип, гуляющий по зарослям в отутюженном костюме, определенно не поддержит мои начинания.

По обеим сторонам трассы, уже покрывшейся трещинами и глубокими выбоинами, проплывали темные стены леса, за которыми не маячило ни огонька. Вдалеке из лес 4243 ной чащи дыбилась невысокая сопка с ажурной металлической мачтой на вершине. Там когда-то хозяйничали военные. Но сейчас их городок, открывшийся впереди на склоне распадка, превратился в развалины с пустыми впадинами окон, проломленными воротами капэпэ и накренившейся ржавой трубой кочегарки.

Разрушающаяся дорога не позволяла как следует разогнаться. Но я поспешил оставить позади этот мертвый пейзаж.

В прошлую нашу встречу с Монголом на меня накатило. Я заявил, что мне все осточертело; что я хочу на Большую землю, в нормальную жизнь. Неужели беженцев по сей день гноят в санлагерях? Монгол ответил уклончиво: дескать, режим содержания смягчен, но санлагеря по-прежнему существуют. С его слов вообще было трудно понять, что творится на Большой земле. И еще у него ничего нельзя было допроситься. Когда я начинал требовать патроны, лекарства, кое-какое оборудование — часто не для себя, а для тех, кого считал достойными помощи, — Монгол категорически отказывал. Вместо этого он уверял меня, что на Большой земле в банке на мое имя открыт счет, куда ежемесячно поступает моя зарплата с учетом надбавок за экстрим. По его словам, в результате этих платежей я давно стал состоятельным человеком.