Павел Алексеев - Десант строгого режима. Воля богов

— Ну, что, Артёмьев? Говорить будем?

— О чём, Юрий Михайлович?

— А то ты не знаешь? Или считаешь нас тут всех дураками?

— Кем я вас считаю, это моё личное дело. А вот зачем меня арестовали, я действительно не знаю.

— А… Грубишь, значит. Не хочешь по-хорошему. Ладно. Ребята, я схожу пообедать. А вы тут поспрашивайте пока. Только без крови и переломов, — он поднялся и не спеша вышел.

Один из оперов, коротко размахнувшись, ударил меня в живот. Не ожидая, что это может быть в серьёз, и до последнего момента надеясь, что это какая-то ошибка, я был не готов к удару. Согнувшись от боли, я пытался вздохнуть, но в этот момент получил ещё один удар по почкам. От резкой боли, я упал на пол, с одной задранной рукой, пристёгнутой к батарее. Последняя, осознанная мысль была, про то, что в том месте, где крепился браслет наручников к батарее, совсем не было краски. Вышарканный металл блестел как отшлифованный. Видимо, часто тут так развлекаются. Затем, всё растворилось в боли.

Сколько продолжалось избиение, я не знаю. Били меня умело. В какой-то момент, я просто потерял сознание. Очнулся, когда мне, зажав нос, вливали в рот воду.

— Ну, надо же, какой вы слабенький здоровьем, гражданин Артёмьев, — насмешливо произнёс чей-то голос, — Как это вас от жары в обморок угораздило упасть? Ну, ничего, ничего. Форточку мы открыли, теперь, как бы вы от сквозняка не простыли. Сквозняков-то боитесь? Как вы себя чувствуете? К разговору-то, готовы? Да вы не стесняйтесь, вот вода, сигареты, ручка и бумага. Как явку с повинной писать знаете?

Раскрыв глаза, мутным от боли взглядом я оглядел кабинет. Я уже сидел на стуле, привалившись одним боком к батарее. Опера стояли рядом, а Юрий Михайлович сидел за столом, лениво ковыряясь в зубах зубочисткой и презрительно рассматривая на меня.

— Ну? Долго ещё в себя приходить будешь? Давай, быстренько напиши явку, не задерживай нас. У нас что, своих дел нет?

— Что вам нужно? — прохрипел я. Подкатывала тошнота, кружилась голова. Всё тело болело, как будто его пропустили через мясорубку.

— Как? Ты ещё не понял? Тебе видимо мало объяснили. Берёшь ручку и пишешь явку с повинной, когда, за что и каким способом. Подробненько. Понял?

— Не понял. Чего — когда и чего — за что? Объяснить можете?

— Да ты совсем оборзел! — вскинулся Юрий Михайлович, — Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому! Будешь тут со мной в несознанку играть. Ну?! Колись, за что убил соседку?

— Какую соседку?! — попытался подняться я, но тут же получил удар в живот, опрокинулся на стул. Согнувшись от боли, я наклонился к полу, и меня вырвало прямо на ботинки опера, который меня ударил.

— Свинья! — заорал тот, брезгливо отскочив в сторону, схватив какой-то лист бумаги, стал оттирать обувь. При этом, не забывая матерно обещать мне всякие гадости, вроде изнасилования в особо извращённой форме с последующим многократным убийством и наоборот.

— Хорош орать! — рявкнул начальник, — Тебя кто просил его бить? Я что, команду давал? Дай ему тряпку, пусть подотрёт.

Опер вытащил из ведра тряпку, кинул мне под ноги. Отплевавшись, я поднял голову и посмотрел на них. Они что, совсем идиоты?

— Ну, долго смотреть будем? — спросил Юрий Михайлович, — Подотри своё безобразие, и продолжим разговор. А то насвинячил, понимаешь. Никакой культуры.

Просчитав варианты, поняв, что это совсем не шутки, я принял совсем другое решение.

— Дайте мне телефон, я позвоню своему адвокату. В дальнейшем, все вопросы только в присутствии моего адвоката и под протокол.

— О… Вон ты как заговорил. Ну, а я уже подумал, что ты за ум взялся. Ну, видимо, тебя мало учили. Мы не следователи, мы уголовный розыск, нам ваши адвокаты до задницы. Добавьте ему ещё. Но аккуратнее, ему ещё показания давать.

Опер, с обрыганными ботинками, радостно кинулся ко мне. Просчитав, что терять мне особенно уже нечего, приподнявшись, я встретил его ударом ноги в грудь. Так же быстро, оторвавшись от пола, он улетел в угол, с грохотом ударился об шкаф из которого вывалился ворох бумаг. Пока они не опомнились, ударом свободной руки в горло, я вырубил второго опера, который с удивлением смотрел на полёт своего товарища. Схватив со стола ручку, посмотрев на подымающегося с пола первого, который опять открыл свой матершиный рот, я проговорил:

— Только прыгни, падла. Получишь эту ручку в глаз.

Опер, на половине шага замер и наконец-таки заткнулся и вопросительно и растеряно посмотрел на своё начальство. Юрий Михайлович, замер в странной позе, в полу приседе. Не понять, толи садится, толи встаёт. Через какие-то секунды, придя в себя, он сел, посмотрел на меня и произнёс: