Феликс Разумовский - Ошибка «2012». Игра нипочём

– Хм, давление в норме, рефлексы тоже… – Васька Гусев подмигнул Краеву, сел и принялся заполнять историю болезни. – Ну а дальше будем смотреть.

Ох, течёт время. В школе, помнится, Васька был тощим, вечно взъерошенным обормотом, двоечником и разгильдяем, бедой учителей. Он и сейчас не особенно растолстел, но в коридоре персонал в белых халатах вытягивался перед ним в струнку. Кому, стало быть, Васька, а кому – Василий Владимирович… А вот голова полысела. Наверное, от избытка ума. На сей счёт, кстати, без шуток. Где интенсивный мыслительный процесс, там усиленное кровоснабжение, а с ним и повышенный теплообмен…

– Ну что, с Богом. – Гусев поднялся, коротко вздохнул, сунул ручку в нагрудный карман халата. – Посмотрим на эмэртэ, [83] отчего это твой кочан безобразничает.

Ручка у него была роскошная – «Паркер», не иначе подарок благодарного клиента. А халат – безупречно отглаженный, зеленоватого, хирургического оттенка.

Томограф находился на первом этаже, в удивительно уютном, вовсе не пугающе медицинском помещении. И присматривала за ним миловидная, круглолицая дама, чем-то похожая на добрую воспитательницу из детского сада.

– Зинуля Викторовна, это мы, – бодро сказал ей Гусев. – Помните, я настоящего живого писателя обещал к вам привести? – Дама расцвела, во все глаза разглядывая настоящего живого писателя, а Васька деловито повернулся к Краеву. – У нас, брат, здесь порядок, как в аэропорту: всё железо долой, мобильник выключить, часы снять. Обувь тоже снимай и давай ложись вот сюда. На спинку!

Оставшись в одних носках, Краев осторожно шагнул за матовую стеклянную перегородку. Устроился на удобном анатомическом ложе и, слегка робея, приготовился отдаться в объятия томографа. Помнится, в каком-то классе у них был в одном из учебников, кажется по физике, параграф о мирном использовании атома. И картинки при нём. В частности, рисунок человека, лежащего под массивным аппаратом для рентгеновского просвечивания. Так вот, балбес Васька, Олежкин сосед по парте, немедленно дополнил рисунок здоровенным сверлом, нацеленным из аппарата прямо в пузо больному… Почему-то Краеву часто вспоминался этот рисунок, и вот… «Не думал, не гадал он, никак не ожидал он…»

Щёлкнула закрываемая дверь, Зинула Викторовна нажала клавиши, на голову Краева надвинулось что-то хитрое, массивное, негромко урчащее. Процесс пошёл – ядерный магнитный резонанс принялся считывать из писательских мозгов ещё не придуманные сюжеты. Краев лежал и вспоминал, как они с Гусевым были влюблены в первую красавицу класса. Дрались в кровь, гнусно домогались, приглашали в кино и кафе-мороженое. Ленке было не до сопляков – она была влюблена в учителя физкультуры. Десять лет спустя Краев увидел её на вечере выпускников. Двойной подбородок, аляпистый макияж и третий развод…

Наконец урчание стихло, зажглась зелёная лампочка, Краев с облегчением поднялся, надел туфли. Снова щёлкнула дверь, появился Васька с помощницей.

– Ну что? – жизнерадостно осведомился одноклассник. – Страшнее пуль душманских?

Он сразу показался Краеву слишком уж бодрым.

– Спасибо, – сказал он врачихе, чуть было не назвал её «Зинулей Викторовной», но постеснялся.

– Да уж не за что, – отозвалась та. Кивнула и сразу уткнулась в монитор. Добрая воспитательница, которую кто-то очень расстроил.

Снова пошли по лестнице, теперь уже наверх, в гусевские апартаменты. Там было все по-прежнему – скучно. Неслышно работал кондиционер, мерно постукивали часы, на экране ноутбука, оставленного на столе, менял красивые пейзажи скринсейвер.

– Присядь, Олег. – Гусев помолчал, прокашлялся, глянул исподлобья. – В общем, так. Тебе в больницу надо, в стационар. С направлением помогу…

Взгляд у него был какой-то бешеный, затравленный, полный безысходной тоски, чувство собственной беспомощности явственно читалось в нём.

– Постой-ка, Вася, постой, – нахмурился Краев. – Хорош туман напускать. Давай колись, что там у меня в башке высветилось. В обморок небось не грохнусь. – Васька открыл рот, но Краев поднял руку. – И про врачебную этику ты мне не втирай! Я на эту вашу этику ещё в Афгане положил, когда мне ногу штопали без наркоза… Ну, не тяни, режь!

– Режь… – угрюмо сгорбился Гусев. – Если бы! Опухоль у тебя. В мозгу. Неоперабельная. Нету на сегодняшний день таких технологий. Современная медицина может только до некоторой степени продлить тебе жизнь и уменьшить боли. В условиях стационара…