Артём Мичурин - Умри стоя! (Доблесть и честь)

— Жаль, что из «Феникса» не дадут пострелять, — вздохнул Толян, разминая руки перед турником. — Долго теперь ждать придётся.

— В смысле? Чего ждать? — спросил Глеб.

— Как чего? Пока до Палача дослужишься.

— Это ты что ли дослужишься? — язвительно усмехнувшись, встрял в разговор Кажубей.

— Конечно, — со всей серьёзностью ответил Преклов, не почуяв издёвки.

— Ну да, ну да. Так и вижу твою упитанную тушку из щелей брони выпирающую. Вот будет хохма.

— Что?!

— Хорош подъёбывать, — вступился Глеб. — Или лучше остальных себя возомнил?

— А ты не лезь, — огрызнулся Кажубей. — Командир выискался. Дебилом своим командуй.

— Закрой пасть, придурок.

— Это ты мне?

— Само собой. Ошибиться трудно.

— Вконец оборзел, урод? Я тебе зубы сейчас в глотку кулаком затолкаю.

— Попробуй.

— Что там за писк мои уши терзает? — заглушил дрязги громоподобный бас Крайчека. — Что за омерзительный скулёж? Кто-то решил во время занятий отношения выяснить, щенки?! Я вам предоставлю такую возможность! Глен, а ну живо на перекладину!

Глеб, одарив Кажубея презрительным взглядом, подошёл к турнику, подпрыгнул и, взявшись прямым хватом, чётко выполнил все тридцать положенных подтягиваний, но вместо команды «Закончить» услышал:

— Какого хера ты тут повис глистом?! Продолжать! Вот так. Чище, чище выполняй упражнение! Не тянуть подбородок! Держать спину ровно! Это всё? И только?! Нет? Давай, жми, курсант! Ещё! Вытягивай! Чёрт тебя дери, Глен! Всего сорок пять! Пошёл с глаз моих! Преклов, тащи сюда свою отожраную задницу! О! Запрыгнул! Уже что-то. Твою мать, Преклов, как у тебя получается наедать жир со стандартной пайки? Или ты ещё где-то харчуешься? Может, дружка себе на кухне завёл? Тянись-тянись, курсант! Через немогу! Норматив — это ещё не всё. Нужно делать больше норматива. Всегда и везде делать больше! Только так ты станешь человеком! Тридцать четыре! Слизняк! Пошёл вон! Кажубей, ко мне! Приступай. Шире хват! Так ты, значит, считаешь, что не щеголять Преклову в ТБ? Думаешь, жирноват он для этого? Я согласен. Видок будет не ахти. Тяжело переть на себе сто двадцать кило брони, когда собственную жопу с трудом поднимаешь. Вот ты, Кажубей — это другое дело. Герой, мать твою ети! Всем просраться дашь! А, Кажубей? Не останавливаться! Тридцать. Уже тяжело? Тяжело поднимать жалкие восемьдесят два килограмма? Или, может быть, оно тебе и не надо? Может быть, ты не горишь желанием продвигаться по службе? Ведь броню штурмовика таскать куда легче, чем доспехи Палачей. Нахера выслуживаться? Давай сделаем так — ты прыгаешь с турника до команды, а я засчитываю это как просьбу об отчислении из «Зарницы» и перевод в лагерь подготовки вспомогательных войск. Через пару лет получишь распределение на склады, или в ремонтную часть. Ещё через пять-семь — дослужишься до интенданта. И вообще не нужно будет напрягаться. Ну? Подумай. Это шанс. Не хочешь? Вижу, что не хочешь. Сорок. Тогда готовься, Кажубей, как следует готовься, чтобы не словами, а делом доказывать свою значимость. Чтобы нос товарищу утереть, если так уж в жопе свербит. И, может быть, когда-нибудь ты удостоишься чести носить звание Палача. Пятьдесят. Закончить упражнение!

Александр Кажубей отпустил перекладину и приземлился, уронив трясущееся руки с негнущимися багровыми пальцами.

— Чего он прицепился ко мне? — прошептал Толян, сидя возле ринга, занятого двумя мутузящими друг друга курсантами. — Я его трогал?

— Да просто он козёл, — ответил Глеб. — А тебе пора уже привыкнуть и не обращать внимания на всякую погань самовлюблённую. Будто мало тебя доставали за эти четыре года.

— Как же. Не обращать внимания. Чтоб я сдох! Так он и вовсе не отстанет.

— Он не отстанет, если продолжишь на него реагировать. Уроды, вроде Кажубея, они как зуд. Чешешь — чешется, не чешешь — проходит.

В этот момент ситуация на ринге поменялась. Курсант из параллельной группы неловко подставился и, получив сокрушительный удар в челюсть, растянулся на полу.

— Стоп! — скомандовал Крайчек, видя, что Слава Тарасенко ринулся вперёд, на добивание. — Приведите тело в чувства и освободите ринг.

Двое дежурных медиков пролезли за канаты, сунули под нос «телу» нашатырь и, взяв под руки, увели на осмотр.

— Тарасенко, хорошо бьёшь, но пропускаешь многовато. И не пренебрегай работой в партере. Вполне мог локтевой выломать, а отпустил. Свободен. Глен, Кажубей. У вас вроде было, что сказать друг другу? Вперёд!

— Врежь ему, — подбодрил Толян.