Валерий Алексеев - Похождения нелегала

Только одно: дисминуизацию, единственное мое оружие, единственный мой неразменный капитал.

Я дисминуизируюсь — и гигант-государство, словно ослепленный Полифем, словно невидящий Вий, растопырив огромные толстопалые руки, начинает шарахаться из угла в угол: "Да где же он, этот Огибахин, должен быть где-то здесь!"

Скрываясь от государства, я мстил ему за свое бесправное положение. И не только за свое, но и за ваше.

Предвижу возражение: не государству я мстил, а безвинным частным фирмам, которые мне ничего плохого не сделали.

Отвечу: нет, государству, которое в моем случае обнаруживает свою неспособность защитить частную собственность.

В тех редких случаях, когда я не присваивал, а покупал, государственный гигант начинал приподнимать тяжелые веки.

В вокзальных кассах иногда спрашивали меня:

— Почему вы не платите пластиковой карточкой? Это ж так удобно, японский бог.

Я гордо отвечал:

— Найн, ихь бефорцуге бар цу цален.

В смысле: "Предпочитаю платить наличными".

И никаких вопросов типа "Почему". Реагируют даже так:

— О, простите.

Про себя думая:

"Мы ж не знали, что вы такой глубокий мудак".

Если бы кассиры узнали, что у меня вообще нет ни одной пластиковой карточки, они были бы потрясены. Как если бы перед ними возник клиент, лишенный головного мозга.

То есть, вообще с пустым целлулоидным черепом.

Карточки здесь есть у всех, от детей до бомжей.

Кроме, конечно, покойников: у тех после смерти всё к чертям отбирают. Пользуясь их покладистым нравом.

А я жил и действовал, как живой человек. Но без пластиковой карточки.

Не физическое лицо, а выходец с того света.

82

Но карточка — полбеды. Более всего допекала проклятая паспортная проблема.

Сами паспорта у меня были, оба-два: внутренний и загран. Правда, на разные фамилии, так что я на всякий случай держал их в разных карманах.

Предосторожность совершенно излишняя: все равно я эти документы не мог никому предъявить.

И не потому, что они липовые: это как раз в Германии не должно было никого касаться.

Может, у нас на Руси теперь только такие и выдают.

Но загранпаспорт мой был чист и гладок, как свежезаказанная могильная плита.

В нем совершенно нечего было почитать на досуге: ни тебе въездной визы, ни разрешения на пребывание, ни даже штемпелечка о пересечении германской границы.

Временами я даже жалел, что сбежал из "Рататуя" слишком поспешно, не дождавшись хоть какой-нибудь визовой поддержки от Каролины.

Хотя вряд ли они с Кирюхой стали бы выправлять мне визу: я нужнее им был нелегалом.

Должен признать: элемент противоправности заключен в самом моем даре.

Рассудите: сотни законов изданы в расчете на то, что человек — не иголка, завалиться в щель между паркетинами не может, он имеет определенный физический рост и обязан этого роста придерживаться.

Рано или поздно международное сообщество подведет под феномен Огибахина правовую основу:

"Взрослый гражданин обязан ставить органы охраны правопорядка в известность о любом предполагаемом изменении роста — точно так же, как об изменении имени и фамилии".

83

Я смертельно боялся немецких полицейских и, завидев издали их зеленые куртки и зеленые машины (особенно фургоны, по слухам начиненные компьютерным оборудованием), испытывал мучительные позывы к непроизвольной дисминуизации. Только здесь не было Ниночки, которая могла бы меня от этого комплекса излечить.

Хотя человека законопослушнее меня в Германии, наверное, не было. Если не считать моих магазинных краж.

Улицы я переходил исключительно на зеленый свет и только после того, как с места трогались другие пешеходы.

Иногда даже еще позже, чтобы подчеркнуть свою исключительную лояльность. Особенно если рядом стоял полицай.

Запугала меня жуткая сцена, свидетелем которой я стал поздно вечером на автобусной остановке.

Улица была пустынна, ни машин, ни людей: только я с тремя старушками под навесом стеклянного павильона.

Вдруг откуда ни возьмись — сразу две машины на бешеных скоростях: красный "гольф", а за ним полицейский "опель".

Полицейская машина, поддав газку, обошла "гольфик" и перегородила ему путь.

Тот ударил по тормозам.

Визг, колеса дымятся, одним словом — коррида.

Двое полицаев, выхватив на ходу пистолеты, выскочили из "опеля", выволокли из кабины "гольфа" вялого, сразу потерявшего интерес к жизни водителя, швырнули его лицом на капот, заломили ему за спину руки, защелкнули наручники и увезли неизвестно куда.