Николай Берг: Остров живых

Нам повезло. И мне, и тем, кто сейчас рядом со мной. За нас умерли другие, дав нам самое важное – время, необходимое для того, чтобы понять что происходит. Им этого времени не хватило. Потому они не хуже или глупее нас. Никак нет. Просто менее везучие, принявшие на себя самый первый удар пришедшей на Землю катастрофы, которую у нас сейчас скромно величают Бедой. Такое происходит при любом бедствии: кому-то достается сразу полной меркой, а кто-то успевает понять, что нужно делать, и только поэтому спастись. Хоть цунами, хоть наводнение, хоть война – разницы особой нет. Все было прекрасно, и вдруг р-р-раз – прекрасное заканчивается навсегда… И уже совершенно не прекрасно все вокруг. Нам было трудно понять, какая именно катастрофа незаметно, но стремительно началась у нас в городе.

В отличие от наводнений, которые в Питере бывают постоянно, а раз в сто лет бывает Большое Наводнение, внезапное нашествие зомби случилось впервые. Да и не только у нас. В Москве, откуда эта зараза поперла изначально, тоже никто не мог поверить в такую нелепость. Нет, фильмы про зомбаков, конечно, все смотрели, в компьютерных играх тоже такого было хоть пруд пруди и к забору прислоняй. Но чтоб в реальной жизни… Да еще так буднично, рутинно даже. Без особых шумовых и световых эффектов и жуткой трагической музыки фоном. Но почему-то умершие перестали быть покойными, наоборот, оказались после своего обращения агрессивными, голодными и крайне опасными. И это было по-настоящему страшно. Видал я человека, которого в Санкт-Петербурге зимой кобра в губу укусила – выздоровел балбес. А вот от самого малейшего укуса вчерашних покойников все укушенные помирали довольно быстро, и ни одного случая чудесного спасения после укуса мне лично не известно. И добрые соседи, и родственники внезапно становились самыми опасными в мире тварями. Куда там жалким кобрам или бездарным крокодилам с пугливыми акулами. В самом начале эту жуть можно было бы пресечь достаточно легко. Но именно то, что произошло нечто из ряда вон, необъяснимое, не могущее быть в природе по определению, сбило с толку, помешало сразу отреагировать адекватно, а дальше стало банально поздно – эпидемия обратимой смерти полыхнула как пожар на пороховом заводе. Через пару дней мертвяки уже заняли улицы во многих районах, еще через несколько дней по улице безопасно пройти было уже невозможно. Те, кто выжил, как и положено живым людям, в который раз за историю человечества показали, что людская порода не меняется и в страшные моменты показывает всю палитру возможного – от святого самопожертвования и человечности до паскуднейшей сатанинской гнусности и невиданной даже у хищного зверья жестокости. В общем, ничего нового, чего не было бы раньше. Новым были только непонятно как функционирующие зомби.

Выжившие организовывались группами, удерживали какие-либо территории, с чьей-то легкой руки называемые теперь анклавами. Мне с моими знакомыми повезло оказаться в одном из таких анклавов, который разместился весьма удачно – в старой Петропавловской крепости. Удалось разжиться оружием и, что не менее важно, боеприпасами. Мы смогли удержаться, наладить связь с другими такими же анклавами и даже устроить несколько спасательных операций. И то, что вся наша компания входила в состав сводной группы, которая отправилась на зачистку завода по ремонту бронетехники, неудивительно. Сейчас бронетехника – самый востребованный транспорт в городе. Удивительно, что мы и тут уцелели, потому как люди есть разные. Одни организовали на защищенной заводской территории лагерь для спасения живых, другие, исповедовавшие какую-то не слишком мне понятную религию, сумели в этом лагере взять власть в свои потные ручонки. То, что в такие периоды сектам раздолье, – понятно, особенно понятно это сейчас – все рухнуло, чистый апокалипсис, мертвые по улицам бродят, люди растерялись и многие готовы верить любой чуши, лишь бы ее говорили авторитетно и с уверенностью в голосе. Но вот то, что эти сектанты являются еще и людоедами, в голове не укладывается. В городе складов со жратвой полно, на несколько лет хватит, так что не в голоде дело. Дело именно в человеческой натуре. В тех ее сторонах, которые никак не поймешь…