Александр Больных: Штык-молодец. Суворов против Вашингтона

– Вперед! – и даже сам удивился тому, какого петуха дал. Голос сорвался на писклявый фальцет.

Пехотинцы, ничему не удивляясь, бросились вперед, Хау благоразумно подождал, пока его обгонят два дюжих сержанта и тоже начал карабкаться на бруствер. Поднявшись на редут, он широко раскрыл глаза от удивления. Внутри не было никого! Лорд Уильям точно знал, что до сих пор сражался не более чем с половиной сил американцев, но при этом положил почти всю свою армию. И вот американцы, которых теперь было чуть не втрое больше, чем англичан, почему-то бежали? Почему? Зачем? Какой-то новый хитрый план? Нет, не знаю и знать не желаю! Лорд Уильям гордо выпрямился и приказал:

– Полк, становись! – После того, как солдаты построились, он торжественно продолжил: – Вы одержали блестящую победу над бунтовщиками, увенчав новыми лаврами британское оружие! Противник позорно бежал! Вскоре мы окончательно разгромим его и восстановим порядок в колониях! Ура!

Увы, лорду Уильяму не дано было заглянуть в будущее. Его кровавая победа оказалась совершенно бесполезной. Бостон все равно остался в плотной осаде и менее чем через год лорд Уильям приказал эвакуировать оттуда британские войска, да так поспешно, что бросил там более ста пушек, доставшихся генералу Вашингтону. Генерал Клинтон отыскался на поле боя живым и почти невредимым и принимал участие в дальнейших сражениях, но также больших успехов не добился.

Нельзя сказать, чтобы появление барона фон Вальдау произвело фурор в парижском свете, скорее, наоборот, он остался практически незамеченным. Еще один немецкий барончик, прикативший в столицу мира, чтобы приобщиться ко всем радостям, которые способна дать столица прекрасной Франции. Да, у него водились кое-какие деньги, однако Париж видывал подлинное мотовство, когда здесь объявлялись восточные набобы. А у этого только и было за душой, что серебряный рудник где-то в Шварцвальде – повеселиться хватит, а вот поразить парижан не получится. Но все-таки барон был принят в некоторых парижских салонах, хотя его больше интересовали заведения, вроде «Прелестницы Жанетт», что и понятно. Разве немецкие фрау могут сравниться с парижскими… ну, сами понимаете кем. В Версаль, разумеется, его не приглашали, но, похоже, барон этим не слишком огорчался. Зато он успел свести короткое знакомство со всяческими странными и даже подозрительными личностями. Разумеется, господин Бомарше сочиняет прелестные пьески, но дела его какие-то мутные. А уж якшаться с американскими варварами вовсе не к лицу истинному дворянину, пусть даже и немецкому барону. А его видели в салоне господина Франклина, который вообще человек неблагородный и замечен среди всяческих энциклопедистов за разговорами о материях, противных истинной вере. Если бы господь бог пожелал, он бы сотворил электричество в день четвертый, однако в Библии этого нет, значит, и электричества быть не может. Впрочем, чего еще ждать от немецкого барона? В общем, он даже начальника королевской полиции господина де Сартина не слишком интересовал, так, приглядывали вполглаза, на всякий случай.

Интересно, кто решил, что в Париже дела делаются в министерствах? Глупость это. Настоящая парижская жизнь кипит в салонах персон значительных и не очень, куда далеко не всякого министра пустят, а если даже пустят, то не всякий день. Но наш барон сумел добиться приглашений в некоторые дома, где бывали нужные люди. Ну, к графине дю Барри его, разумеется, не приглашали, впрочем, и сам барон туда не сильно рвался. Конечно, королевская фаворитка могла решить любой его вопрос, но уж очень при этом громкая огласка получалась, а те, кто барона знал, сразу подметили, что не стремится барон бывать на виду, скрытный он скорее, не похож на тех, кто богатством кичится, а деньги у барона водились и, похоже, немалые.

Главное же, что людей отвращало, так это его свита. Всегда при нем находились какие-то верзилы, ни слова не знавшие по-французски и говорившие на каком-то варварском диалекте, никому не знакомом, в диких горах Шварцвальда в ходу подобные наречия. Зато кулачищи у них были – не приведи бог. Но не эти верзилы пугали больше всего, а управляющий его милости. Вроде бы обычный человек, но только до тех пор, как не взглянешь ему в глаза. В тех глазах невозможно было различить ничего, кроме непроглядной черноты, засасывающей, словно бездонный омут. Они словно бы не отражали даже солнечного света и казались двумя бездонными черными колодцами. Чернота одновременно пугала и притягивала, и любой, на кого обращал взгляд этот Severin, немедленно терял дар речи и обливался холодным потом. Вот потому гости у барона появлялись не часто, никто не хотел встречаться с управляющим. Хотя всякие несерьезные дамочки находили этот мертвый взгляд весьма даже возбуждающим, а потому этот самый Severin пользовался определенным успехом, что вызывало кислую усмешку барона. Говорят, барон его нанял, будучи на службе Фридриха Прусского во время кампании в дикой Полонии, где медведи бегают по улицам и ходят в бани, чтобы полакомиться женщинами.