Юрий Леж - Перекресток

Еще на половине пути через дорогу, пролетарий тем кусочком сознания, что осталось хладнокровным и бесстрастным в эти критические секунды, приметил, как бессильно волочившиеся по асфальту ноги девушки начали тормозить и заплетаться друг за друга, и тут же Танька застонала — противно, длинно, с подвыванием. А через пару десятков секунд, когда Максим подтаскивал девушку к стене дома на противоположной от клуба стороне дороги, она уже осознанно перебирала ногами и стонала еще противнее и заунывнее, да еще и издавала подозрительные звуки, сильно похожие на позывы к рвоте. Едва только Максим приостановился, переводя дыхание, как Танька, будто тряпичная кукла, согнулась, сломалась у него в руках и залила асфальт небогатым, скромненьким содержимым своего желудка. Похоже было, что не ела толком девушка со вчерашнего обеда, а то и подольше… но, несмотря на это, блевала она долго, натужено, кряхтя, откашливаясь, стоная, дергаясь в руках Максима, пока, наконец-то, не истекла желудочным соком и желчью… Только тогда Танька сумела приподнять голову и слабеньким голоском полуумирающей спросить:

— Что это меня?

— Клуб рванули, — коротко ответил Максим, чувствуя, как начинают дрожать пальцы. — Зацепило тебя осколком…

Танька с трудом, дергано, как марионетка в неуверенных неловких руках, выпрямилась, старательно удерживая равновесие, и Максим увидел, что едва ли не всю правую сторону её лица покрывал темнеющий буквально на глазах синяк, припухающий у виска и спускающийся почти до подбородка.

— Тебе, пожалуй, прыгать сейчас трудно будет, — фальшиво-бодрым голоском сказал Максим, изображая из себя какого-то экранного героя, но просто не находя других, собственных слов в такой необычной для него ситуации. — Да и клуба уже нет…

Танька, видимо, не до конца понимая слова парня, хотела кивнуть, но сморщилась и опять, было, склонилась к асфальту, но из желудка уже нечему было выходить, и она просто поперхала, покашляла надрывно, а потом, переводя дыхание, спросила:

— И чего дальше-то?

— Пойдем, ко мне отведу, — пожал плечами Максим, сам еще толком не понимая, что же, в самом деле, надо предпринимать. — Там отлежишься, может, полегче будет, не в больницу же тебя сдавать…

— Ладно, — смиренно согласилась Танька, утомленная бесплодными позывами к очищению желудка. — В больницу, в самом деле… нельзя…

Таким, как она, или даже сам Максим, нечего было делать в дешевой больничке, единственной на весь заводской район, где из медикаментов в изобилии присутствовал только йод старых, имперских запасов, а из персонала — дряхлые, бесполезные уборщицы с ужасающим характером и совсем юные врачи, практикующиеся на безответных пациентах.

— Тогда цепляйся крепче, — посоветовал Максим, сам плотно и сильно обнимая девушку за талию.

Кое-как передвигая ногами и постоянно цепляясь каблучками за трещины старого асфальта, Танька заплетающейся походкой зашагала рядом с Максимом подальше, подальше от продолжавших гореть обломков клуба. За спинами обнявшейся, будто настоящие влюбленные, парочки резко тормозили машины, водители которых остановились поглазеть на остатки строения, собирались кучками любопытствующие прохожие. Где-то далеко-далеко, едва ли не на границе промышленного района, послышались булькающие звуки пожарных сирен, а из-за поворота появилась тройка не спеша шагающих полицаев с короткими дубинками и блестящими, никелированными наручниками у пояса. Даже завидев пожар, обломки клуба и начинающуюся образовываться поблизости толпу, стражи правопорядка не стали торопиться… потому что первыми оказались на их пути и привлекли внимание Максим и Танька… но после короткого, профессионального осмотра издали, полицаи не стали подходить к парочке, привычно заметив облеванный край танькиной юбчонки, трезвые, злые глаза Максима и его неброскую, простую одежду пролетария. С таких, как эти, получить было нечего, даже если и прихватить в участок «за нарушение общественного порядка», да еще был реальный риск попасть под очередной блёв явно перебравшей дешевого вина или новомодной дури девицы, а это уже будет порча казенного имущества без особой на то необходимости, и химчистку начальник участка может и не оплатить…

Так что, Максим проволок девушку мимо полицаев без волнительных вопросов и разъяснений и тут же свернул за угол дома, чтобы уйти с центральной улицы и проходными дворами пробраться к своему жилью. Здесь, в пустоте едва освещаемых солнышком дворов, то и дело сходя хоть и с плохонького, но асфальта на утоптанную землю, Танька совсем сбилась с ноги, едва удерживаемая теряющим силы Максимом. Она вполголоса слабенько ругалась, но так, что ей мог бы позавидовать и иной мужик, то и дело сгибалась пополам, отхаркиваясь и кашляя, но все-таки упрямо передвигалась. «Оказывается, есть в ней что-то… упорное, нашенское… — с легким, абстрактным удивлением подумал пролетарий. — Подыхает, а ползет вперед… надо же, никогда бы не подумал…»