Юрий Леж - Перекресток

За спиной Максима вздыхал пневматикой, лязгал металлом, визжал электродвигателями, сверкал отраженными от высоких, под потолком, окон огнями сварки, беззлобно, от души, матерился и топал грубыми, промасленными башмаками многих десятков ног затихающий на обеденный перерыв цех. Максим свою норму за полсмены сделал чуть раньше срока, потому и станок выключил, и стружку обмел минут за десять до того, как и остальные пролетарии начали закругляться. Протирая руки ветошью, Максим первым из всего цеха вскарабкался по крутой металлической лестнице на второй этаж, к бытовым помещениям, крикнул в открытую дверь конторки мастера, что б тот принял сегодняшний продукт, и отправился по длинному, пока еще тихому и пустынному коридорчику в самый его конец, к душевым и раздевалке, откуда несло странной смесью запахов металла, машинного масла, грязного белья, пота, дешевого табака и крепкого одеколона…

В душевой не шумела вода, не толкались, переругиваясь, друзья-приятели по смене, как это обычно бывало в конце рабочего дня, и Максим спокойно, не торопясь, занял свое любимое, самое дальнее от входа место у глухой стены, подальше от окошка, из которого традиционно поддувало холодным сквознячком. Раздеваясь и вешая на крючки над металлической, грубо сваренной лавкой, покрытой какой-то синтетической доской, свою промасленную робу, Максим приметил среди многочисленных обмылков, лежащих на полочках под душевыми кранами, довольно большой кусок не размякшего, но и не кажущегося на первый взгляд деревянным, мыла. Шагнув в эту кабинку, отделенную от других толстой кирпичной стеной, обложенной полуобколотым ветхим кафелем, Максим включил горячую воду и долго-долго просто стоял под струями, выгоняющими из тела привычную усталость. Будь сейчас вечер, душевая уже наполнилась бы народом, постепенно сдающим смену, воздух загустел бы от запахов машинного масла и мужского пота, от крепких выражений и незамысловатых шуток, но в середине дня один лишь Максим усердно тер о синтетические волокна мочалки такое же синтетическое, плохо мылящееся мыло.

Пролетарий неторопливо и тщательно смыл с себя последствия законченной на сегодня рабочей смены, кое-как обтерся плохо впитывающим влагу полотенцем и, пришлепывая незашнурованными ботинками, прошел в раздевалку, полупустую, гулкую, заставленную по периметру высокими металлическими шкафчиками с маленькими личными замочками. Бросив на стоящие в центре помещения лавки грязную робу, Максим открыл свой шкафчик с простеньким казенным замком, достал относительно чистые брюки, рубашку, свитерок и куртку, разложил одежду на куске из того же шкафчика извлеченного полиэтилена, и присел на лавку, устроив себе маленький перерыв перед одеванием. Обтерев руки куском валяющейся кругом — и на полу, и на лавках, и на шкафчиках — ветоши, Максим достал из кармана куртки хорошие, по его собственным меркам, сигаретки, курить которые в цеху во время смены означало тоже, что и просто раздать их даром всем работающим рядом, но вот в относительном спокойствии и одиночестве раздевалки такое себе можно было позволить.

Лениво, отдыхаючи и смакуя, Максим докурил сигаретку, а потом, сменив ритм движений, резво притоптал её рабочим ботинком, быстро оделся, повесил в шкафчик робу, поменял тупорылую, разношенную и пропитавшуюся станочным маслом обувь на приличные остроносые черные полуботинки и, стараясь не касаться руками перил, а плечами стены, спустился со второго этажа к выходу из цеха.

Асфальтовую дорожку между угрюмыми, погромыхивающими металлом заводскими корпусами заливало полуденное солнышко, ощутимо пригревая через куртку. Максим постарался побыстрее проскочить территорию завода, мало ли кто встретится из бездельничающих в обеденный перерыв знакомцев или приятелей, но уже возле самой проходной, на Максима наскочил все-таки приятель, живущий с ним в одном доме и частенько затаскивающий в свою компанию любителей крепко выпить, потискать доступных девчонок из их заводского же квартала, поиграть в домино или картишки. Вовка, завидев Максима, почему-то оживился, хотя выглядел перед этим буквально серо-зеленой бледной тенью. Видимо, вчера вечерком Вовка крепко приложился к бутылке, и сегодняшнюю утреннюю часть смены отстоял через силу, частенько прерываясь на блёв. Конечно, в таком состоянии ни о каких нормах выработки и речи быть не могло, потому, видно, оставшийся без денег Вовка и обрадовался встрече с соседом. Ведь тот не пил вчера, а значит, нормально отработал, может даже и с перевыполнением, что давало ощутимый прибавок к зарплате.