Юрий Брайдер: Особый отдел

Покидая терзаемый бурей город, Цимбаларь подумал, что погода сегодня выдалась как на заказ. Недаром, видно, говорится: чертям ненастье, словно ангелам ладан.

Да и что можно было ожидать от пресловутой Вальпургиевой ночи, с некоторых пор соединившейся в единые сутки с международным днём солидарности пролетариев, существ, по нынешним понятиям, ещё более редких, чем упыри и ведьмы? Только небывалого разгула самой разнообразной нечисти, как старой, вскормленной дремучими суевериями, так и новой, порождённой извращённым человеческим разумом.

Когда он пересекал кольцевую трассу, освещение которой включилось задолго до наступления астрономических сумерек, диктор «Авторадио» вкрадчивым голосом сообщил, что все аэропорты закрыты в связи со штормовым предупреждением, как всегда запаздывавшим, а автовладельцам настоятельно рекомендуется воздержаться от каких-либо поездок.

Цимбаларь, которому, откровенно говоря, было наплевать и на саму погоду, и на все измышления по её поводу, запел, по своему обыкновению фальшивя едва ли не в каждой ноте. Сам покойный маэстро Рихард Вагнер, великий композитор и знаменитый мистик, не смог бы, наверное, догадаться, что этот дикий мотивчик имеет отношение к его творчеству.

— «Волки, волки, прячьтесь в норы! Совы в дупла убирайтесь!» — он закашлялся. — А я ведь, похоже, нынче в голосе…

Дождь поливал так, что невозможно было разобрать надписи на дорожных указателях, и Цимбаларь чуть не проскочил нужный ему поворот. Если по автостраде продолжали вовсю сновать сияющие множеством огней тяжёлые грузовики, для которых, вероятно, не стал бы помехой даже новый всемирный потоп, то здесь, на узкой бетонке, проложенной радениями состоятельных дачников, навстречу попадались одни лишь лягушки, опрометчиво полагавшие, что буйный весенний ливень означает наступление эпохи их царствования, как это уже было однажды в далёком-далёком пермском периоде.

Когда все пригородные деревеньки, дачные посёлки и садовые товарищества остались позади, а бетонка как-то незаметно превратилась в раскисшую грунтовку, Цимбаларь съехал под своды грозно шумевшего леса (при этом свет фар мазнул по рядам припаркованных на опушке автомобилям, которых тут было даже побольше, чем в обеденный перерыв где-нибудь возле «Макдоналдса».

На стоянке его уже ожидали двое рыцарей Храма Огня и Силы. У рыцаря Востока на голове был рогатый шлем, а у рыцаря Запада — колпак, похожий на папскую тиару.

Цимбаларь, заранее посвященный в правила поведения неофитов, выключил зажигание и поспешно покинул машину, держа руки на виду, словно бы ему предстояла встреча не с адептами высших сил, а с обыкновенным милицейским нарядом. Ливень почти иссяк, но порывы ветра продолжали швырять пригоршни холодной влаги. В ночном лесу было тоскливо и неуютно.

Рыцарь Востока включил фонарик, осветив сначала номер машины, а потом фигуру Цимбаларя, застывшую в позе Спасителя, отдающегося в лапы палачей. Рыцарь Запада, даже не дожидаясь конца опознания, коротко приказал:

— Раздевайся!

— В каком смысле? — поинтересовался Цимбаларь, такого поворота событий, честно говоря, не ожидавший.

— Скидывай с себя манатки, — пояснил рыцарь Запада. — Шмон будет. Разве ты в тюряге не сидел?

— Не приходилось, знаете ли, — признался Цимбаларь, стыдливо поворачиваясь к рыцарям Храма спиной. — Мне представлялось, что здесь собираются исключительно порядочные люди.

— И среди порядочных людей попадаются всякие любители хрюкнуть на сторону, — сообщил рыцарь Востока. — Одни фотоаппарат норовят пронести, другие диктофон. Стукачи, сексоты и репортёры сюда не допускаются.

— Бельё тоже снимать?

— Даже парик, если он у тебя имеется. А особенно все металлические предметы. Кресты, цепи, серьги, перстни.

— Обувь-то хоть можно оставить? Я ведь не папуас, чтобы по лесу босиком шастать, — присев якобы для того, чтобы развязать шнурки, Цимбаларь незаметно сунул в прошлогоднюю хвою свою малокалиберную «ламу», которая против привычного макаровского примуса была, как пачка сигарет против томика уголовно-процессуального кодекса.

— Обувь оставь, — милостиво разрешил рыцарь Востока, продолжавший слепить его фонариком. — Только сначала нам её предъяви. А вдруг у тебя в подошве пика спрятана.