Андрей Посняков - Меч времен

Князя Михаил с утра не видал — тот на передней ладье плыл, вместе с Гаврилой Олексичем — орясиной здоровенной — и Мишей-Новгородцем, молодым боярином древнего и знатного рода. Что и сказать — новгородский боярин и не мог быть незнатным, боярином нельзя было стать, им можно было только родиться. Каста! Хотя у иных, вот, хотя бы у того же посадника Якуна, как хвастал Сбыслав, землицы побольше, чем у иного боярина, а все равно — не боярин Якун и не будет им никогда! Так, «человек житий»… Ну, это Михаил и без Сбыслава знал — историк все-таки, хотя, конечно, многое уже и забыл, в торгово-закупочной фирме-то совсем иные знания требовались.

Сбыслав… Сбыслав Якунович. Ну и парень! Ну никак не может на нормальную речь перейти — все «цокает», слова тянет. Хотя тут все такие… Так вошли в роль, что и не выйти… Или… Или — сложнее все? Невероятней? Страшнее?

Да нет… Не может быть.

Миша потряс головой и поглядел в высокое, голубое, с белыми редкими облаками небо. Улыбнулся: вот скоро Кировск покажется, шоссе, мост…

А вот и нет!

Солнце уже на закат пошло, светило золотисто-грустно, пуская узкие прощальные лучики по молочно-серебряным волнам, а ни мост, ни Кировск так и не показались! Проплыли, что ли? Да не могли! Миша ведь не дремал, глаз не сомкнул даже… Господи, да что же это такое делается-то?!

Между тем с идущей впереди — княжеской — ладьи замахали, заголосили. Стоявший на носу высокий бородач в белой полотняной рубахе — кормчий или его помощник — обернулся к гребцам, что-то быстро сказал… Разгоняя рыбью мелочь вспенили волну весла, и ладья плавно повернула к берегу… К деревне! Да-да — к деревне — три избы, точнее сказать, усадебки, пристань с лодками… или челнами? Все в таком же добротно-посконном древнерусском стиле, который, признаться, начал Михаилу надоедать… Да что там — надоедать, достало уже все! Пора, наконец, домой, в Питер… Ладно, сейчас… спросить у местных, где тут шоссе, поймать попутку…

Стали на ночлег, станом — даже князь в избе не ночевал — разбили шатер. Запалили костры — ушицу варили. Хорошее, конечно, дело, ушица, однако не до нее сейчас. Миша отошел в сторону от компании Сбыслава и — кусточками, почему-то не хотелось чтобы заметили, как он уходит — подобрался к изгороди, окружавшей обширный двор с бревенчатой избой на высокой подклети, баней и прочими хозяйственными постройками.

На высоком крыльце под вальмовой — четырехскатной — крышей, подбоченясь, стоял невысокий человек в синей рубахе, подпоясанной желтым шелковым поясом, с окладистой, рыжей с проседью бородой и в круглой кожаной шапке с опушкой из белки или какого-то другого меха. Постоял, посмотрел на небо, перекрестился и, махнув рукой, скрылся в избе.

— Эй, эй, мужчина! — закричал Михаил, да поздно уже — ушел мужик, а ворота, между прочим, оказались заперты, да еще, загремев цепью, выбрался из будки большой черный пес. Встрепенулся, зевнул во всю пасть и, недобро глянув на Мишу, угрожающе заворчал, а потом и залаял.

— Тихо, тихо, Бельмак, — раздался вдруг нежный девичий голос. — Тихо, кобелинушко, тихо… Чтой тебе надобно, добрый молодец?

Повернув голову, Миша увидел вышедшую из сарая девчонку лет, может, шестнадцати на вид. Русоволосую и довольно-таки миленькую — очень-очень даже миленькую — с синими… нет, все ж таки — с зелеными — глазами, большими такими, лучистыми… Пожалуй, даже слишком большими для такого худенького лица…

— Привет! — Михаил улыбнулся и помахал рукою. — Не подскажешь, в какой стороне шоссе?

— Что, господине?

Господи! И эта — туда же!

— Дорога, говорю, далеко ли?

— А дорога там, — девчонка махнула рукой куда-то в сторону леса. — Сразу за околицею. На Новгород, на Великий. Правда, плоха дорожица, по реке — лучше.

— Пускай хоть какая. А автобусы по этой дороге ходят? Или вообще хоть какой-нибудь транспорт?

Девчонка ничего не ответила, лишь улыбнулась и, подобрав подол, принялась выливать в стоявшее у сарая корыто крошево из увесистой деревянной кадки.

Миша мысленно повертел пальцем у виска — странная девочка. И одета более чем странно — в какое-то серое рубище из мешковины, не поймешь — то ли балахон, то ли платье. Тоже реконструкторша, мать ее ити? Или тут все так ходят? В избу зайти? Так тут кобель — еще набросится.

— Эй, девушка… Тебя звать-то как?

— Марья…

— А тут что, живешь? Или в гостях?

Девчонка неожиданно вдохнула и, поклонясь в пояс, ответила:

— Раба я. Господина Ефрема-своеземца раба.