Андрей Посняков - Меч времен

— Так ты, говоришь, браслетики на вас на всех надевали? — словно бы продолжая начатый когда-то разговор, негромко спросил Михаил.

— Да, на всех, — Трофим кивнул. — На меня, на дев, на Бориса… тогда я еще не знал, что он боярич. Потом, на поляне, сломали — так же вот, как ты… Зачем — не знаю.

— Слушай, Трофим… а ты не заметил, откуда они эти браслеты брали?

Мальчишка пожал плечами:

— Как же не заметил — из большой плетеной корзины. Ее завсегда самолично Кнут таскал, Кнут Карасевич — ух и гнусная же людина, как только таких земля носит?

— Да уж. — Миша согласно кивнул и, хлебнув из фляжки, продолжил беседу: — А корзину эту с самого Новгорода везли? Или, может быть, с Ладоги?

— Не, вроде здесь ее, на Долгоозерской усадьбе брали…

— Угу…

Да, ничего толком не знал парень, как и девчонки — что и понятно, воли-то им никакой не давали. Вот бы с Борисом на эту тему потолковать — с ним, говорят, куда как ласковей обращались, может, он и видал чего? Ладно, может, еще и удастся выспросить.

Допив фляжку, Михаил с Мокшей забрались в лодку — точнее сказать, небольшой баркас — и уселись на весла.

Миша оглянулся, махнул на прощанье рукою. Трофим тоже помахал и долго стоял на берегу, смотрел вслед.

По светло-голубому небу бежали белые перистые облака, погода менялась, и где-то далеко на западе, над дальним лесом, уже синели тучи. Этак задождит — и не выбраться в Ладогу! Хотя, с другой стороны — реки полноводнее станут. Дожди — пусть, лишь бы морозов не было — для тех, кому в Ладогу. А вот для того, кому в обратный — к Долгому озеру — путь, дожди — помеха немалая. Ручьи разольются, лужи, болота опять же — попробуй, пройди!

А нужно! Хоть как — нужно.

Причалив к мосткам, молодые люди привязали лодку и, прихватив с собой весла, пошли по широкой тропинке на холм — к призывно распахнутым воротам усадьбы Онциферовичей, точнее сказать — боярича Бориса.

Михаилу еще издали показалось что-то неладное — слишком уж шумно было на усадьбе, многолюдно слишком, да и много незнакомых воинов возилось на просторном дворе у старостиной избы. Вернулся, что ли, Нежила? Ну, да черт с ним — неприятно, да не смертельно.

Миша все искал глазами Марью — что-то не находил. На болото, быть может, ушла, за клюквой? Да, вроде как вчера собирались девки…

Наверное, если б Марьюшка сейчас вот оказалась здесь, на усадьбе, Михаил и ушел бы тоже сегодня — простился бы, поцеловал накрепко в уста, обнял… ну, может, кое-что еще… сказал бы — что в Новгород, мол, встретимся по весне. В общем, соврал бы. В конце концов, кто ему такая эта девчонка? Раба…

И все же… Все же, все же что-то легло на сердце, что-то такое, чего словами, наверное, и не определишь… Любовь? Да нет, пожалуй, до этого не дошло еще, однако, что-то подобное было, имелось наверняка — как вот только назвать это чувство? Вот оно-то и не давало Михаилу сейчас уйти. Не простившись. Не посмотрев в глаза. Не…

Ладно. Уйти и утром можно.

— Мисаиле? — снова тот белоголовый мальчишка. Или — другой?

— Ну?

— Зовут, — пацаненок кивнул на избу старосты Нежилы — пока что самые просторные хоромы на усадьбе. Именно что хоромы, на высокой подклети, в два этажа, с галереями — в таких и самому боярину при нужде остановиться не стыдно.

Михаил усмехнулся:

— Зовут — так сходим. Кто зовет-то?

— Сказали — ты знаешь.

— Староста, что ли?

— Не, не староста.

Не староста? Хм… уже интересно.

А может, развернуться, да уйти, убежать? Ага… не простившись, не поговорив с Марьюшкой? Да и стражники уже закрывали ворота… Поздно!

Молодой человек быстро поднялся на высокое крыльцо, пригнувшись, толкнул дверь… Миновав просторные сени, вошел в горницу, поклонился:

— Здравы будьте!

— И ты не хворай, — с усмешкой произнес… сидевший в красному углу под образами боярич Борис!

Михаил узнал — улыбнулся:

— Рад видеть тебя в добром здравии!

Боярич поджал губы… на крыльце и в сенях послышались чьи-то шаги.

— Ну, вот он… — Борис смотрел мимо Миши, через плечо.

Михаил обернулся и вздрогнул: как ни в чем не бывало, в горницу один за другим чинно вошли староста Нежила, Страшок… Кнут Карасевич и четверо вооруженных мечами воинов! А за ними — Миша глазам своим не поверил — боярышня Ирина Мирошкинична!

Вошла и, не удостоив Михаила взглядом, уселась на скамью рядом с Борисом.