Владимир Венгловский - А зомби здесь тихие (сборник)

и увидит в конце свет.

Стену из крошащегося, скверно оштукатуренного бордового кирпича, сочащуюся ледяными слезами влаги

плещет, плещет. Хоть уши затыкай – не поможет

и забранный в стальную решетку толстый стеклянный фонарь над ней.

Фонарь вделан аккурат над дверью, и его тусклого, холодного, безжизненного света как раз достаточно, чтобы разглядеть прикрепленную на ней табличку. И – кнопку старинного электрического звонка рядом с нею. Дешевый черный пластик, из которого она сделана, когда-то был матовым. Сейчас он отполирован до ослепительного глянца бесконечными пальцами моих гостей.

Вот, снова звонит.

Я встаю из кресла, давлю в и без того наполненной до краев пепельнице очередной окурок и, шаркая по полу разношенными домашними шлепанцами, иду к двери.

С негромким лязгом отходит язычок замка.

Мужчина. Средних лет. С десяток лишних кило. Ранние залысины. Мятый твидовый костюм. Кожаный портфель с полуоторванным хлястиком-застежкой. В глазах… То же, что и у всех них.

плещет, плещет

– Мистер Рон?

– Я за него, – улыбаюсь я. И добавляю неизменное: – Добро пожаловать на борт!

Мужчина поднимает ногу и несколько секунд держит ее на вису, не решаясь переступить черту невозврата. Он сейчас похож на сапера, очутившегося на самом краю минного поля, густо засеянного смертью.

Наконец, гость решается – шумно выдыхает и решительно опускает ботинок на вытертый коврик. Рывком, словно протез, ставит рядом вторую ногу. Шаркает раз, другой.

– Можете не усердствовать, – улыбаюсь я, запирая дверь. Стараюсь проделать это без чересчур резких движений и максимально бесшумно, но клиент все равно затравленно вжимает голову в воротник не слишком свежей сорочки – точь-в-точь испуганная черепаха. Чувствуется, ему потребовалось немалое усилие, чтобы не оглянуться.

– Вперед и направо, – поясняю я, делая приглашающий жест. Он медлит, явно не желая оставлять меня за спиной. Жму плечами и иду первым, фальшиво насвистывая.

У открытой двери на кухню он на мгновение замирает.

– У вас там…

– Да? – Я тоже останавливаюсь, но не оборачиваюсь.

– Мне кажется, я слышу…

Это мне кажется, что я слышу. Слышу, как по его лбу – морщины, морщины, слишком много морщин – стекают крупные капли пота. И – кап! Кап! Кап!

Плещет, плещет. Изо дня в день, из года в год, из века в век .

– Что? – Я приподнимаю левую бровь.

– Капает! – взволнованным шепотом сообщает он мне.

– Точно. Кран протекает. – Я наконец-то поворачиваюсь и заговорщицки подмигиваю. – По правде говоря, я его нарочно не чиню.

Верный тон, старина! Страх сменяется заинтересованностью.

– Почему?

– Успокаивает.

– А-а…

Он явно удивлен. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться: лично его звуки капающей воды раздражают. Нервируют. Выводят из равновесия. Как и незакрытые двери. Скрипящие половицы. Сквозняк.

Что делать, придется терпеть. В конце концов, всякий имеет право на маленькие причуды. Особенно – специалист по связям с реальностью.

– Меня зовут… – начинает он, но я с улыбкой качаю головой.

– Простите? – Гость облизывает губы. Замешательство сменяет неуверенность – младшая сестра страха.

В ответ я пожимаю плечами:

– Мой дом – мои правила. И это – одно из них: никаких имен.

Он вновь быстро облизывает губы, пытаясь снять языком с верхней большую каплю пота.

плещет, плещет, будь он неладен!

Потом осознает, что я смотрю, и, дабы замаскировать смущение от этого детского (так ему кажется) и потому – неподобающего поступка, нервно спрашивает:

– Что, совсем?

Я улыбаюсь:

– Не совсем. Вы можете обращаться ко мне так, как пожелаете.

– А вы?

Еще одна улыбка:

– Ну, вам, конечно же, говорили, что я чудак? Однако согласитесь: даже самый чудаковатый из чудаков вряд ли станет обращаться к гостю «эй, вы» или «Мистер Сине-Красный Галстук».

Владелец сине-красного галстука принужденно смеется. Бьюсь об заклад, про себя он бормочет что-то вроде: «Вот сукин сын!» А потом: «Черт, собирался же сначала повязать бежевый… или голубой… а впрочем…»

– Вот именно. – Я киваю и плюхаюсь в кресло.

Больше в комнате посадочных мест нет. Ну, в классическом понимании.

Гость переминается с ноги на ногу. Он слишком хорошо воспитан, чтобы усесться на край кофейного столика (к тому же не факт, что тот выдержит). И уж тем более – на пол.

– Итак, – продолжаю я, – моя вторая странность напрямую вытекает из первой.