Сьюзен Коллинз - Сойка-пересмешница

Я оглядываю спутников: о скрытности можно забыть. На шее Гейла рана, которую мы даже не продезинфицировали, из нее все еще течет кровь. Пит сидит на обитом бархатом диване, вцепившись зубами в подушку — либо борется с безумием, либо пытается не закричать. Поллукс рыдает, прислонясь к богато украшенной каминной полке. Крессида стоит рядом со мной; вид решительный, но она так бледна, что губы совсем побелели. Меня подпитывает только ненависть: когда ее энергия закончится, толку от меня будет мало.

— Посмотрим, что у нее в шкафах, — говорю я.

В одной из спален мы находим сотни женских платьев и пальто, кучу обуви, множество разно цветныхпариков и столько косметики, что можно покрасить целый дом. Дальше по коридору, в другой спальне обнаруживаем почти такую же огромную коллекцию мужской одежды. Возможно, эти вещи принадлежат мужу женщины. Или любовнику, которого по счастливой случайности утром не оказалось дома.

Я приказываю всем переодеться. Увидев окровавленные запястья Пита, ищу в карманах ключ отнаручников, но Пит отшатывается от меня.

— Нет, — говорит он. — Они помогают мне не сорваться.

— Руки тебе понадобятся, — говорит Гейл.

— Когда я чувствую, что теряю контроль над собой, я вдавливаю их в запястья. Боль помогает мне собраться, — отвечает Пит. Я не настаиваю.

К счастью, на улице холодно, поэтому мы прячем форму и оружие под пальто и плащами. Сапоги связываем шнурками и вешаем на шею, надеваем дурацкие башмаки и туфли. Главная беда, конечно, наши лица: Крессиду и Поллукса могут узнать знакомые, Гейла люди видели в новостях и агитроликах, а нас с Питом знает каждый житель Панема. Мы торопливо накладываем друг другу толстый слой косметики, надеваем парики и солнцезащитные очки. Крессида заматывает нам с Питом лица шарфами.

Я чувствую, как тают секунды, и все же задерживаюсь, чтобы набить карманы едой и медикаментами.

— Держитесь вместе, — говорю я перед дверью.

Мы выходим на улицу. С неба падает снег.

Мимо нас пробегают возбужденные люди; со своим манерным капитолийским акцентом они говорят что-то про мятежников, голод и про меня. Мы переходим через улицу, оставляем позади еще несколько домов и поворачиваем за угол. Мимо проносятся десятка три миротворцев. Мы, как и подобает законопослушным гражданам, отпрыгиваем в сторону, давая дорогу солдатам, дожидаемся, пока все стихнет, и продолжаем путь.

— Крессида, — шепчу я. — Куда бы нам зайти?

— Я пытаюсь придумать, — отвечает она.

Мы минуем еще квартал, и тут начинают выть сирены. Через окно я вижу экран: экстренный репортаж, мелькают наши лица, в том числе Кастора и Финника. Значит, миротворцы еще не идентифицировали погибших. Скоро каждый прохожий будет так же опасен для нас, как и миротворец.

— Крессида?

— Есть одно место. Оно не идеальное, но попробовать можно, — говорит она.

Мы проходим еще несколько кварталов, поворачиваем и оказываемся перед воротами, за которыми находится чье-то частное жилище. Судя по всему, Крессида просто хочет провести нас коротким путем: пройдя по ухоженному саду, мы выныриваем из других ворот в небольшой проулок, соединяющий два больших проспекта. Здесь есть несколько убогих магазинчиков — один из них торгует подержанными товарами, другой — бижутерией. Людей мало, и они не обращают на нас внимания. Крессида начинает верещать что-то про нижнее белье на меху, о том, что зимой оно просто необходимо.

— Вы еще не видели наших цен! Поверьте, они в два раза меньше тех, что вы заплатите на авеню!

Мы останавливаемся перед грязной витриной, в которой выставлены манекены в меховом белье. Магазин, видимо, закрыт, но Крессида толкает дверь, заставляя колокольчики у входа неприятно звякнуть. Темное, узкое помещение заставлено стеллажами с товаром. В нос бьет запах шкур. Кажется, торговля идет не очень бойко, ведь мы — единственные клиенты. Крессида сразу же направляется к сгорбленной фигуре в глубине зала. Я иду следом, по пути проводя пальцами по мягкой одежде на полках.

За стойкой сидит самая странная женщина, которую я когда-либо видела. Она — пример косметической операции, которая закончилась полной катастрофой. Нигде, даже в Капитолии, это лицо не назвали бы красивым. Кожа на лице женщины плотно натянута и украшена татуировкой — черными и золотыми полосами. Я уже видела кошачьи усы у жителей Капитолия, но такие длинные — никогда. Гротескная полуженщина-полукошка подозрительно прищуривается на нас.