Владимир Березин - 89.Группа Тревиля

Я как раз и есть тот садовник.

А месть…

— Значит, всё же месть? За ту историю, за то, что я с ней… — Арамис сбился.

— Ах, Серёжа… Как ты мог поверить в это — месть, глупости какие-то. Ну что я тебе буду мстить? Прямо Монте-Кристо какой-то. Бред и глупости.

Ты просто был отмычкой. Настоящей отмычкой — но вот, помилуй, нужно мне было превратиться в овощ, сидеть в дурдоме, как наша дорогая Констанция? Приложу я к себе наши дорогие подвески, и пойдёт у меня голова кругом, да — навсегда.

Нет, мне такой вариант вовсе не нравился. Мне нужна была мышь лабораторная, и эта мышь, Серёжа — ты и есть.

Думаешь, я не знаю, что с тобой делали в госпитале в Красногорске? Думаешь, я не догадывался, что за шрам у тебя, что ты так ненатурально выдавал за результат неудачного катания на горных лыжах?

Всё я понимал, всё я знал.

Поэтому я сделал с собой то же самое — но только не как вы тогда, в священном безумии.

Теперь, дорогой Серёжа, расскажу я тебе, кем я себя чувствую.

Ведь это вы продали идею нашего Тревиля. Вы и продали-с.

Я понимал все ваши мотивы, всех до единого — твою Америку, богатство Портоса, желание д'Артаньяна вообще бросить непонятную ему науку, я всех понимал.

А я — единственный, кто был верен своей мечте. Нет, чёрт побери, это была наша мечта! А теперь стала только моя!

Кто пожертвовал всем, а кто поддался панике?

Неужели вечно должна совершаться несправедливость, а в финале большой битвы, когда корабль приведён в порт, будет происходить наказание невиновных и награждение непричастных?!

Я тебе расскажу историю, что я слышал в детстве. Она тогда просто перевернула мою жизнь — я подслушал её, когда взрослые разговаривали за столом. Много лет назад, во время войны с немцами, из Таллина в Ленинград шёл караван судов. Многие из них были потоплены, и море выносило к финским и шведским берегам вздутые трупы военных и гражданских.

До Ленинграда дошёл только один торговый корабль. И дошёл он потому, что экипаж и эвакуированные боролись за его живучесть. И не в последнюю очередь они спаслись благодаря командиру, который появился в самый решительный момент. Казалось, всё было кончено, когда на палубе появился человек в генеральском реглане. Он расставил команду и возглавил борьбу с огнём. Он подчинил своей воле всех, и экипаж довёл судно до места назначения.

Потом его искали, но не могли найти. Конечно, про него все помнили и даже говорили, что его воля была страшной и жестокой, и что он застрелил человека, что в момент паники хотел выкинуть белый флаг. Потом его, конечно, видели на разных фронтах в разных званиях.

Человека в реглане нашли спустя много лет после войны, он оказался шофёром, служил в штабе флота. Последние трое суток не спал — в Таллине были такие бои, что спать не приходилось. Когда приехал в Бекхеровскую гавань, погрузил свою машину на «Казахстан» и попросил у коменданта разрешения прилечь в его пустующей каюте. Он проснулся от сильного взрыва и, вскочив с койки, набросил на себя чужой офицерский реглан. В кармане его был пистолет, и всё решилось само собой — он пальнул из пистолета и стал командовать.

Потом этот человек прошёл всю войну, был тяжело ранен и больше всего жалел, что не оставил себе реглан. Хороший, говорит, был реглан, до сих пор бы носил.

И вот я понимал, что эта история про меня — это вы прогадили нашу идею, а я подобрал лабораторный халат за вами. За дезертирами, если правильно говорить.

Я воссоздал методику, я улучшил имплантаты, я кормил идею с ложечки и поставил её на ноги, пока вы выстраивали свои судьбы, трахались, зарабатывали свои дурацкие деньги.

В это время я жил ради идеи, я бегал с пистолетом и поднимал людей на тушение пожара. Развалилась страна, всё, казалось, было утеряно.

Это я сохранил всё, и я открыл механизм стартёра при помощи артефакта, но не кричать же мне на площадях: «Я!», «Я!», «Я!»…

Пройдена большая часть дороги, но тут появились люди, что никогда не плыли со мной на этом судне.

И вот теперь вы стали тянуть ручонки к идее, после того как она была мной сохранена и преумножена. Трухин так вовсе чуть её не сдал налево — он даже не хотел её продать, он чуть её не подарил, дурак.

Да.

Безумству храбрых поём мы песню, но участвовать в нём я не подписывался. Вот я понял, что ты являешься идеальной лабораторной мышью. Ускоритель, или как я теперь его называю иначе — «модулятор нейронов» у тебя стоял давно, у меня он установлен гораздо позже, оценить, что с ним происходит, я мог приблизительно, но всё же мог.