Андрей Сенников - Пока мир не рассыплется в прах…

— Тихо, тихо…

— Ты же меня убил, тварь!

В глазах потемнело. Комната закружилась, верх стал низом и обратно. Кровь стучала в висках. Он задыхался, словно только что пробежал от подножия холма, через огороды до проклятого дома с призывом о помощи на крыше. В темноте металлически звякнуло. Запахло спиртом. В плечо ужалило. По виску тихонько скатилась невидимая бусина, оставляя влажный след.

— Как по-твоему, сколько мне лет?

Федор стиснул зубы. Он думал, что если сейчас сможет высвободить руки, то…

— Тридцать семь… А свое отражение ты когда в последний раз видел?

— Иди ты на хер!

— Тебе ведь лет восемнадцать-девятнадцать? Верно?

Послышался шорох, старик зашевелился в стороне от каталки.

— Открой глаза, — велел его надтреснутый голос.

Федор не хотел, но подчинился. Злость истаяла, сошла на нет. Он открыл глаза и увидел перед собой на подушке лицо отца, может быть, чуть моложе, каким он помнил его: «гусиные лапки» у воспаленных глаз, глубокие носогубные складки, заострившийся нос и скулы, туго обтянутые обветренной кожей; вот только вместо виноватой улыбки — оскал, зубы и десны в крови. Слеза набухла, повисела на мокрых ресницах и скатилась на висок. Федор моргнул. Лицо отца исчезло. Старик опустил зеркало…

— Что происходит? — спросил Федор, казалось, его голос тоже состарился.

Старик сел, тяжело опираясь о край каталки.

— Мы мертвы, — сказал он. — Мертвы с той самой минуты, когда случилось ЭТО…

Он махнул рукой в сторону заколоченного окна. Помолчал…

— Я не знаю тонкостей, я просто хирург районной больницы заштатного городишки, не генетик, понимаешь?

— Нет…

— Человеческий организм состоит из многих типов клеток. Разные ткани — разные клетки. Они постоянно обновляются и тоже с разной скоростью. Время жизни — неодинаково. Клетки умирают и повреждаются от внешних воздействий: ионизирующего излучения, питания, условий жизни, токсинов и так далее. Организм отторгает мертвые клетки либо частично поглощает их фагоцитами и использует как строительный материал для замены и заполнения пробелов, понимаешь? Мы стареем потому, что организм теряет способности к возобновлению: код ДНК в ядре клетки с каждым повреждением и восстановлением перезаписывается, но с ошибкой…

Он замолчал. Язычок пламени в лампе затрещал…

— Теперь мертвые клетки ведут себя несколько активнее, — он вновь засмеялся скрипучим смехом, и внезапно оборвал его, глядя на Федора затуманенными глазами. — Они вообще себя странно ведут, и можно только гадать, на что и как это влияет. Совершенно иная биохимия… М-да. Очевидно, фагоцитоз ускоряет процесс. Лейкоциты крови, что боролись с бактериями в твоей ерундовой ране, погибали и тут же переходили на сторону врага, понимаешь? Возможно, ты этого не чувствовал. Возможно, побочная реакция процесса — анестетический эффект. Возможно все! Понимаешь?! По радио все еще говорят, ЭТО — вирус. Вакцину вот-вот найдут… Жалкая, беспомощная ложь!

Он закашлялся. В легких сипело и свистело.

— А что тогда? — спросил Федор.

Старик перевел дух и пожал плечами.

— Не знаю, — сказал он. — Какая разница? Что-то сдвинулось в фундаменте. Изменился основополагающий закон Вселенной, может быть. А на белковых формах он «выспался» именно так. Там, — он снова махнул рукой в стену, — не ходячие мертвецы. Миллиарды колоний новой клеточной жизни. Да, ограниченной сроками распада и тления, но жизни, чья единственная программа — превращение всего вокруг в свое подобие: без злобы, ненависти, жажды убийства, голода. Без мысли и оправданий… До конца времен, пока весь мир не рассыплется в прах…

— Ну и топай к ним, теоретик… или удавись, — сказал Федор, ему стало противно до тошноты, но он верил человеку, который так безжалостно его искалечил. — Чего ты тут прячешься? Один бывший сержант говорил: «Если не можешь изменить правила — прими их»…

Старик посмотрел на Федора с интересом.

— Да, да, — кивнул он. — Именно так. Но я не могу, у меня близнецы на руках…

Федор вспомнил маленькое личико, скорбный рот, костыли…

— Убей их сам, — посоветовал он, закрывая глаза. Он больше не чувствовал правую ногу, боль вспучилась на конце культи, как гигантский нарыв. — Избавишь от… всего.

— Нет, — услышал Федор. — Нельзя. У них есть шанс, и… я не могу предать память жены. Она собой пожертвовала, чтобы они жили…

Федор рассмеялся. Неожиданно для себя рассмеялся, может, боль заставила его.