Руслан Мельников - Метро 2033 - Из глубин

Нет, определенно, это клиника. Бред. Полный. Полнейший. Илья окончательно свихнулся. Но бред сумасшедшего Колдуна все же чем-то завораживал Стаса.

– Двойники, которые приходят к нам, продлевают жизнь нашим мертвецам. И знаешь, Станислав, сдается мне, что только благодаря Двойникам человечество в этом проклятом мире еще не вымерло полностью.

От таких слов Стаса пробрал озноб. Больше всего его поразила уверенность Ильи. Словно Колдун действительно знал наверняка то, о чем говорил.

– Но ты сказал, это всего лишь теория, – негромко произнес Стас.

«Какая, на фиг, теория?! – орал внутренний голос. – Бредятина чистой воды!»

Илья кивнул:

– Теория. Имеющая практическое подтверждение. – Колдун все еще улыбался, только теперь – холодной и мертвой какой-то улыбкой. Он смотрел на Стаса в упор.

Мурашки, бегающие по спине, стали крупнее и проворнее.

– Почему ты так думаешь? Ну, насчет практического подтверждения?

– Я не думаю – знаю.

– Откуда?

– Я сам Двойник.

– Что?!

– У меня такое чувство.

– Это как?

– Просто. Чужие воспоминания. Чужие страхи. Имена людей, которых я не знал. События, которые я не переживал. Как это можно назвать?

«Шизофрения, вообще-то».

– Это… – Стас облизнул губы. – Это все тебе снится?

– Ага, снится, – уголки улыбающегося рта чуть дернулись. – Когда я не сплю. Наяву.

«Точно шиза! Причем, судя по всему, острая ее стадия». Стас затравленно стрельнул глазами по сторонам. Перед дверью в сектор «А» никого, кроме них, не было. Из-за двери за ними, конечно, тоже не наблюдают. Давно прошли те времена, когда из «офиса» велось наблюдение за коридором.

– И часто тебе такое…

Видится? Чувствуется? Вспоминается? Как сказать? Как спросить правильно?

– Часто, – кивнула улыбающаяся голова Ильи. – Вот сейчас, например.

Глаза Колдуна закрылись. Улыбка осталась – никуда не делась. При других обстоятельствах ее можно было бы назвать довольной и блаженной, но сейчас в этой улыбке было что-то жутковатое.

Губы Колдуна шевельнулись. Стасу показалось, будто он что-то шепчет.

Что-то вроде «Оленька».

И что-то вроде «Сергейка».

– Оленька?!

Он двигался в кромешной тьме.

– Сергейка?

И почему-то звал.

Кого-то…

Непроглядный мрак окружал и давил со всех сторон, не позволяя определить размеры помещения. Он видел только темноту, он шел через нее, как плыл. И дышал ею, а не воздухом.

Идти было неудобно. Под ногами – гравий и грязь, сгнившее дерево, ржавое железо.

Железная дорога? Метро?

– Илюша? Это ты? – женский голос. Настороженный, недоверчивый, но все же полный надежды.

– Папа! Папа! – удивленный и радостный голос ребенка.

– Вы… кто?

– А ты?.. – женский голос.

– Кто? – детский.

И еще звук. Далекий, но быстро, слишком быстро приближающийся. Догоняющий. Бездушный и беспощадный. Страшный. Отвратительный. И от этого шума не укрыться, не спастись.

Наверное, так разговаривала с ним темнота, по которой он шел-плыл и которой дышал. Да, темнота может так разговаривать с тем, кого собирается сожрать.

Стрекочущее «Чирихи-чирихи! Чирихи-чирихи!». Мрак вокруг словно заполняется бесчисленной ратью гигантских насекомых. И ведь правда – заполняется. Похоже на то. Ощущается неприятный резкий запах.

– Ты – он? – вопрошает женщина. – Или не он?

– Папа? – пугается ребенок. – Ты папа или не папа?

У него никогда не было ни жены, ни ребенка. Или все же были? Или не у него, а у того, другого, который вместо него или вместо которого сейчас он сам.

В каком-то другом месте.

В какой-то другой жизни.

А безжалостное «чирихи» лезет в уши и заглушает все прочие звуки, слова, мысли, вопросы.

Он бежит. Пытается бежать. Наугад, вслепую, выставив перед собой руки и протыкая пальцами густой мрак.

Спотыкается. Падает. Больно ударяется обо что-то.

Встает снова и опять бежит.

Сознание еще что-то улавливает… Сознание или все же воображение?

– Илья?

– Папа?

– Чирихи-чирихи! Чирихи-чирихи! Чирихи-чирихи!

Стрекот звучит уже не только сзади, за спиной. Справа и слева – тоже. И сверху. Сильно, резко воняет. Что-то шелестит под ногами. Касается ног. Раз, другой, третий…

Эти прикосновения чего-то жесткого, колючего, скрипучего и царапучего – омерзительны до жути.

Его догнал и теперь огибает живой поток, стремящийся погрести и поглотить, но не способный сделать это. Пока не способный. Словно пенистая грязная вода во время наводнения обтекает большой камень. Но это не значит, что прибывающая вода не может затопить преграду.