Алексей Голубев - Одиссея барона Урхо

— Господин, утром они ушли впятером. Вернулась одна девочка, вся в крови. Она рассказала, что… Они и те четверо, которые не вернулись, они играли в лесу… Они решили поиграть у того дерева, что на поле в самой середине острова. На них напало чудовище. Тайка говорила, что оно огромное и много зубов. Это чудовище схватило Айто, разорвало, кровь забрызгала всех вокруг. Все остальные начали бежать. Но до деревни добралась лишь Тайка. Оно…

— Тихо! Чтоб тебя и твой корявый язык! — Барон брезгливо поднял руку. — Что за бредни! Я же сказал, вон отсюда!

— Господин! — снова вступил в разговор кузнец. — Это правда! Дети могут быть еще живы. Если они залезли на дерево…

— А Тайка вся в крови, — робко добавил кто-то из пришедших.

Барон грязно выругался, снова нахмурился и застыл в раздумье. Лень, извечная спутница разума, боролась в нем… с чем? В рыцарских романах, которые барон читал в детстве запоем, герои защищали прекрасных дам или своих сюзеренов. Крестьян не было в этих романах в принципе. Феодальное сознание не очень-то любило замечать людей, которым они были обязаны всем, что имеют, и которых за это отчаянно презирали. С другой стороны, феодальный договор предусматривал, что серф не только работает на феодала, но и получает от него какую-то защиту. И на южных границах империи землевладельцы, хорошо знавшие цену своим работникам, довольно неодобрительно относились к попыткам барона увести пару крестьянских дочерей с собой в поход в виде… хм… поварих. Доходило и до поединков. В конечном итоге долг сюзерена и банальная скука с минимальным преимуществом одолели лень.

— Если я поеду в лес и найду всех живыми, то повешу каждого третьего из пришедших, и тебя, староста, в первую очередь. — Нехитрые арифметические подсчеты барона заметно напугали жителей деревни. — Возможно, тогда деревенщина выберет кого поумнее.

Его воины тем временем бросили дела и с любопытством прислушивались к диалогу. Барон заорал на них, чтобы они вернулись к своим обязанностям, и они для виду завозились вполсилы вокруг баллисты. Барон несколько секунд мрачно смотрел на их действия, от которых орудие все-таки мало-помалу приобретало боевой вид, и потом подозвал самого высокого:

— Молке! Хватит изображать бурную деятельность! Иди приготовь моего коня, да надень сам боевой доспех и возьми арбалет. Выбери как следует, лопнет тетива — я прослежу, чтобы лопнула вся кожа у тебя на спине.

Здоровый мужчина с роскошными усами, недобро оскалившись на жителей, побрел вниз по лестнице. Барон снова повернулся к деревенским жителям и продолжил металлическим тоном:

— Значит, чудовище. А вы, самые здоровые в деревне мужики, вместо того, чтобы послать сюда кого-то одного, а самим взять по топору, трусливо ринулись за мои стены? Хуже женщин. Вон отсюда!

Никто не стал доказывать барону, что одного жителя деревни он бы не стал даже слушать. Делегация спешно покинула башню, лишь кузнец, которому Тонен сделал знак остаться, покорно потупил голову и молчал.

— Это ты новый кузнец? — уже спокойно спросил его барон.

— Да, господин.

— Ты прислал странные наконечники для копий. Если они сломаются, я сломаю тебе руки, чтобы, когда они зажили, ты знал, как делать оружие.

— Да, господин, — смиренно ответил кузнец.

— Молод ты еще для кузнеца, — уже совсем мирно сказал Тонен. — Первый раз вижу, чтобы в двадцать лет становились кузнецами. Многие в подмастерьях до старости перебиваются. Колдовством не балуешься?

— Никогда, господин, — изо всех сил замотал головой кузнец.

— Хорошо. У тебя речь почти как у грамотного. Пойдешь со мной, покажешь дорогу. Я места южных варваров знаю лучше, чем этот островок. Ты не в замке говорить учишься, когда меня нет? Больно язык у тебя ловкий. Увижу рядом с моей сестрой — зарублю, как свинью, а труп скормлю псам.

Кузнец лишь пожал плечами, впрочем, барон и не ждал какого-либо ответа.

— Ладно, иди отсюда. Жди за воротами, не порти воздух. — Голос барона снова стал жестким, и кузнец счел за лучшее исчезнуть с его глаз.

По лесной тропинке, ведущей к месту, о котором рассказала уцелевшая девочка, они двигались втроем. Барон ехал на огромном боевом коне. Несмотря на все недоверие к деревенским сказкам, он надел полное боевое облачение, взял лучший меч и даже боевое копье. Сначала это была лишь ностальгия по тем временам, когда облачение вызывало восторженный трепет у его соотечественников и ужас у варваров, которым пришлось противостоять ему в битвах. Это потом, в деревне, увидев окровавленную одежду, которую мать девочки уже хотела бросить в печь, он более серьезно, чем намеревался, выслушал бессвязный рассказ ребенка и, выехав за пределы деревни, расчехлил копье и поставил его вертикально в стремя. Теперь оно иногда задевало за нависающие над тропинкой ветки, и тогда кузнец вздрагивал, на что барон каждый раз презрительно усмехался. Конь его шагал неторопливо и был от этого не в восторге. Он привык, что обычно барон двигается более быстрым темпом, и поэтому время от времени недоуменно фыркал. Но по бокам от Тонена пешком шли его оруженосец и кузнец, и именно это, несмотря на все неудовольствие коня, и определяло скорость их необычной процессии.