Игорь Николаев - Там, где горит земля

— Тем лучше, — строго произнес Иван. – Ты должна понимать. До сих пор твари не очень усердствовали с оружием массового поражения в Евразии, в отличии от Америки. Они надеются использовать захваченное, поэтому настоящие химические атаки и «пыльца грёз» достались лишь конфедератам. Но никто не знает, как все повернется… Вы должны уехать на восток, как можно дальше.

— Я не могу, — просто сказала Ютта.

— Женщина! – Иван посмотрел на неё уже с откровенной злостью и даже угрозой. – Не надо со мной спорить! Если ты не дорожишь своей жизнью… — Терентьев бросил взгляд в сторону детской. – Вы оба можете быть в опасности. Ведь ты же мать!

— Иван, — Ютта смотрела ему прямо в глаза, прямо и очень спокойно, в её взгляде появился твердый металлический отблеск непреклонной решимости и воли. – Ты тоже не понимаешь… Ты не самый известный человек в стране, но тебя знают многие. В армии, правительстве, в медицинской службе. Знают и меня, как твою жену и помощника–консультанта Мобилизационного Бюро. Если я все брошу и уеду с Яном, как ты думаешь, что они подумают? Что скажут?

Иван нахмурил брови и собрался сказать что‑то резкое, но женщина быстрым движением накрыла его крепко сжатый кулак узкой ладонью.

— Ты ведь сам рассказывал мне про вашего… Сталина… который не оставил Москву и принимал парад, — быстро, торопливо заговорила она. – Правда это или нет, но люди верили, что их лидеры с ними. А если бы командиры дрогнули и побежали? Ты знаешь, какое у нас сейчас опасное положение. И ты сам сегодня говорил про «термитов». Если сейчас, перед решающим сражением, жена одного из приближенных императора сбежит подальше – этого не удастся скрыть. И люди, пусть не все, но многие, подумают, что если даже такие персоны не верят в победу – дело совсем плохо. Я хочу уехать… Правда, очень хочу… — её голос упал почти до шепота. – Мне страшно и хочется оказаться подальше отсюда, там. Куда война не дотянется. Но я не могу.

Иван зажмурился, сжал челюсти, сдерживая надрывный стон. Каждое слово, сказанное Юттой, было правдой. И тем больнее они ранили его, как мужчину и мужа.

— Так надо, милый, так надо, — нежно проговорила женщина со слезами на глазах, срывающимся голосом, поглаживая его напряжённую и твердую, как камень руку. – Мы останемся и будем очень–очень осторожны. А когда вы, мужчины, победите, ты вернёшься к нам. И все будет как тогда, в Барнумбурге, только нас будет уже трое. Ты, я и наш Ян. И у нас будет ещё много–много детей, только ты вернись…

— Когда мне будет восемьдесят пять… — неожиданно проговорил Иван, криво улыбаясь подрагивающими губами.

— Что? — растерянно спросила женщина.

— Иван… — рассмеялась Ютта сквозь слезы. – Ведь там наверняка есть и продолжение?.. С её стороны?

— Есть… — промолвил Иван и закончил стихотворение.

Ночь вступала во все права, а в небольшой квартире, обнявшись, сидели два человека – основательно потрепанный жизнью мужчина, и молодая женщина. Они очень любили друг друга, и очень хотели состариться вместе, дожив до восьмидесяти пяти, а может быть и больше.

Обычно Томас предпочитал нормальные самолеты. Ракетная техника вызывала у него некоторое опасение, понятное и простительное для того, кто застал время аэропланов- $1этажерок». Было что‑то противоестественное в том, чтобы лететь верхом на ракетном двигателе. Противоестественное, потаенно–опасное и потому – притягательное.