Сергей Ковалев - Биотеррор

— А, так вот что у тебя там за шум был.

— Да, это было настоящее безумие. Каждый обязательно хотел посмотреть на «крыску» и почесать Адольфу спинку. Я все время ждал, что кто-нибудь его случайно придушит. Посмотри на мою голову — в ней прибавился не один седой волос.

— Брось! Чего ты кислый-то? Это же верная Ленинская премия!

Изя поднял на Владимира печальный взгляд и тоскливо вздохнул.

— Ну, что еще?

— Дело в том, что я не знаю, почему с Адольфом это происходит.

— Само собой. Надо будет изучить все…

— Нечего изучать. Володь, я ничего с ним не делал, понимаешь?

— В каком смысле?

— Я его с самой весны не трогал. Он из контрольной группы. И пережил все свое поколение.

— Охренеть, — протянул Владимир. — Получается, он у тебя просто жил-жил, а потом вдруг стал молодеть?

— Да! Понимаешь, чем это обернется? Сейчас эйфория в верхах пройдет, и мне прикажут выдать на-гора методику. А методики-то и нет. И объяснений научных нет.

— Да уж, сочувствую.

Владимиру было немного стыдно, но он никак не мог заставить себя искренне сочувствовать коллеге. Во-первых, он так привык, что Изе вечно не везет, что подсознательно и не сомневался, что на этот раз опять случится какое-нибудь фиаско. А во-вторых, он был слишком счастлив, чтобы проникнуться чужими проблемами.

Лиза сегодня дежурила до семи вечера, но потом они договорились встретиться и погулять на Патриарших прудах. Это было уже второе их свидание, и Владимир изрядно нервничал. Он чувствовал, что совершенно разучился общаться с девушками. Уверенности придавало только то, что у них была общая тема для разговора. Лизу заинтересовал дневник сэра Оливера Эллингтона. Так что неловкого молчания можно было не бояться.

— Ладно, ты не кисни. — Владимир потрепал Изю по костлявому плечу и встал из-за стола. — Чудес не бывает. Либо ему по ошибке какой-то препарат дали, либо еще что-то подобное случилось. Надо искать.

— Знаю… Ты в лабораторию?

— Нет, я в библиотеку. Мне совсем чуть-чуть осталось дочитать.

«…оказались неверны. Это не плоды, коих здесь действительно неисчислимое множество самых разных видов. Однако было бы полнейшим безумием употреблять их в пищу, когда даже туземцы-носильщики не знают, какие из них съедобны. Все это время мы питались исключительно своими припасами, но…»

20 сентября 1912 года.

Над джунглями висела мелкая водяная пыль. Это оказалось даже хуже проливного дождя: деревья и пологи палаток не могли защитить от нее. Взвесь проникала повсюду, и без того влажный воздух превратился в мерзкую жижу, забивавшую горло и легкие.

Плохо было не только сэру Оливеру. Ещё — носильщикам. И Клаусу. Последнее обстоятельство несколько компенсировало страдания сэра Оливера. Первую неделю. Затем ему стало так скверно, что даже болезнь ненавистного проводника не утешала. Да и ненависти на самом деле не осталось.

То, что Клаусу нравится Элизабет, для сэра Оливера стало очевидно с того момента, как он увидел их идущих рядом. В этом не было ничего необычного, Элизабет неизменно очаровывала всех мужчин, что им довелось встретить в этом путешествии. Но было одно существенное отличие: вскоре сэр Оливер понял, что и Элизабет не осталась равнодушной к проводнику. Вот от этого уже было больно!

Хуже того — сэр Оливер понимал, что проигрывает сопернику во всем. Благополучие экспедиции, да и сами их жизни зависели от Клауса. Только он мог общаться с носильщиками на их тарабарском наречии и, что еще важнее, знал их обычаи. Казалось, этот дылда умел все — править лодкой, искать протоки, грамотно закреплять багаж, организовывать лагерь, охотиться. И все это он проделывал с беззаботной ухмылкой и шутками-прибаутками. Сэр Оливер всегда считал, что он закаленный путешественник, но рядом с Клаусом чувствовал себя унылым больным стариком. Притом что немец был лет на пять старше его.

Элизабет тоже изменилась. Если в начале путешествия она терпеливо ухаживала за сэром Оливером, то чем дальше они углублялись в джунгли, тем труднее ей становилось сносить его капризы. Он и сам понимал, что бесконечное нытье только углубляет трещину между ним и Элизабет, но ничего не мог с собой поделать.

К концу второй недели то ли таблетки Цзи Сима, наконец, подействовали, то ли организм понял, что его не собираются срочно эвакуировать в нормальный климат, смирился и перестал бунтовать. Сэр Оливер почувствовал себя лучше, больше не валялся мешком на дне лодки, а сидел, изучая собранные во время стоянок образцы растений.