Михаил Анечкин - Точка отсчета

– Я как пионер.

– То есть?

– Это значит всегда готов, дядя. Эх ты, темнота. Про пионеров никогда не слышал?

Алекс Нейл. Морская пехота США, рядовой

Как вы думаете, кого я увидел, когда наконец вырвался из расположения полка и зашел навестить друга? Правильно думаете. Русская девушка резко выпрямилась при моем появлении и спрятала руки за спину.

– Мне уже нужно идти, – произнесла она, забавно коверкая английские слова, – поправляйся, Даг.

– Поправляйся, Даг, – старательно копируя ее акцент, сказал я, когда она вышла.

– В нос хочешь? – беззлобно спросил Дорн.

– Умолкаю, умолкаю. Я к тебе по делу, кстати.

– Какие могут быть дела для больного солдата?

– Даг, к нам прилетел твой отец и, скорее всего, сейчас идет сюда.

– О, черт.

Шутливое настроение слетело с моего друга, он даже попытался сесть, но только скривился от боли.

– Алекс, я хочу попросить тебя кое о чем.

– Только давай резче, а то какая-то суета возле входа, не иначе твой старик приехал.

– Если отец войдет сюда, останься со мной хотя бы минут на пять.

– Уверен?

– Мне нужен кто-то рядом, иначе один на один с отцом я… ну ты понимаешь… я всю жизнь ему подчинялся, и я боюсь…

– Ты должен сказать ему что-то важное.

– Точно.

– О\'кей.

– Слышь, Даг, пока твой отец идет, скажи мне одну вещь. Там, в «Хаммере», когда я тебя вез, ты сказал, что невзлюбил меня окончательно.

– Алекс, это в прошлом.

– Да понятное дело, в прошлом, я не про это. Почему ты меня первоначально-то на дух не переносил?

– Я говорил тебе, что я тебе завидовал.

– Перестань, я серьезно.

– И я серьезно. Завидуешь другому человеку, если у него есть то, чего нет у тебя.

– И что такого у меня было?

– Помнишь, как мы познакомились?

– Еще бы.

Когда я прибыл в подразделение и встретил Дорна, он представился: «Дорн, призер турнира „Золотая перчатка“ Аризоны в первом тяжелом весе». Мне такое представление не понравилось, и я ему тут же выдал ответ: «Нейл, чемпион Браунсвилла по выбитым зубам». Стоит ли говорить, что вскоре мы с Дагом увлеченно били друг другу морды. Вес у нас был примерно равный, так что я тут был без претензий. Надо отдать должное Дорну, навалял он мне изрядно, прежде чем я понял, что обмениваться с ним ударами стоя на ногах – дело абсолютно тухлое. Я сменил тактику, и хоть пропустил еще пару увесистых плюх, но Даг все же оказался на полу, а я – сидящим на нем, после чего с удовольствием постарался вернуть полученное. Хорошо еще, нас разняли, а дело замяли.

– Я ведь тогда думал что? С моей подготовкой сейчас поставлю тебя на место, что называется, на раз. А ты столько ударов схватил и не остановился. Я бил и думал: «Этот парень когда-нибудь угомонится или нет?» А потом уже, после драки как следует подумал и понял, что я бы на твоем месте так не смог. Вот и начал тебе завидовать.

– Ну сейчас-то ты понимаешь, что сможешь и не такое?

– Да, Алекс, сейчас я понимаю. Ты даже не представляешь себе, как я счастлив от этого. Одно только плохо, что ребята погибли.

– Мы сделали все, что смогли.

– Я знаю, но все равно жалко. Посмотри, отец еще не идет?

– Пока не видно. Слушай, а я вот тут думал, вот мы все спорили с тобой, хорошо или плохо, что русские по пси-аномалии шатаются?

– Ну да, зачем нам нужно, чтобы военные секреты к красным уплывали?

– К красным?

– Ну к русским то есть. Я по привычке, извини.

– Конечно, нам это не надо. Пусть лучше наши яйцеголовые на них лапу накладывают, но вот знаешь, что я подумал?

– Чего?

– А это справедливо?

– Я тебя не понимаю.

– Ну вот почему самое лучшее из Зоны должно быть наше?

– Ну ты и спросил.

– А ты ответь.

– Да потому что мы Америка, Алекс.

– Я понимаю, но вот что сами русские об этом думают?

– А почему меня должно это волновать?

– Ну вот представь себя на их месте, что бы ты делал.

Дорн неловко поежился под больничной простыней.

– Да хрен его знает. В Америку эмигрировал бы, вот что бы я делал.

– Ну тогда представь, что про это думает Старший. Или отец Натали?

– Не знаю.

– Дорн замолчал. – Чего-то и представлять не охота. А знаешь что?

– А?

– Недели две назад я просто посмеялся бы, а сейчас не знаю, что и сказать. Жизнь, она, оказывается, сложнее, чем казалось.

– Я вот тоже так думаю.

Дорн вздохнул и посмотрел в окно. Он изменился за последнее время. Да все мы изменились. Только наши ребята остались прежними, те, что в пси-аномалии погибли.

Запах тут, конечно, в больнице. Пахнет таблетками, отстиранными простынями и слегка кровью. Не сказать, что противно, но пахнет болезнью, бедой.