Александр Афанасьев - Нет пути назад

Вопрос в том, что дальше. Что-то мне чертовски не нравится, в кого превратились мы, русские, за последнее время. По зубам ли нам этот кусок…

Скверно было еще и то, что стало тяжело дышать… Тут и так тяжело дышать: горы, приехавший сюда человек первое время задыхается. А тут еще и водилы – чтобы хоть немного повысить мощность двигателя в горах, они убирают нейтрализатор и делают что-то типа прямоточной системы. Да и солярка здесь не лучшего качества. В результате грузовики дымят как паровозы, весь этот дым, вся эта гарь скапливается в ущелье, по которому идет трасса, и дышать тут чертовски тяжело. Особенно когда лежишь без движения в сорока сантиметрах от дорожного полотна.

Черт бы все побрал, не спать!

Интересно, далеко ли? По моим прикидкам – километров десять от Кабула отмахали. Зона безопасности двадцать, это как раз радиус применения примитивных ракетных систем «Б-1» [8] Бомбометатель-1, реально существует. Цена на базаре – двадцать долларов за штуку. , и в этой зоне, по заверениям разведки, нет и не может быть ни одного отряда моджахедов. Нет, конечно, сами моджахеды есть, но поодиночке, с легальными документами и без ракетных систем. Дальше идет зона свободной охоты, которую не удается стабилизировать даже постоянным дежурством беспилотников. Каждый месяц хоть что-то, но происходит [9] Тут надо пояснить, что ситуация все же несравнима с той, что была в нашем мире в 1986–1987 годах. Нет ни укрепленных постоянных лагерей, ни караванов с оружием – все это быстро гасится. Но террор – и городской, и на дорогах – есть. …

И интересно, в каком состоянии я буду, когда мы приедем на место? Живом или не очень.

Чертов холод начинал давать о себе знать. Самое опасное – это когда ты перестаешь чувствовать, что тебе холодно. Если ты это чувствуешь, значит, все в порядке. Если перестаешь и при этом тебя клонит в сон, приехали…

Чтобы не замерзнуть, я начал вспоминать курсы. Те самые, на Балтике. Полуостров Порккалла-удд, станция торпедных катеров. Холодно-серая свинцовая вода – на Балтике она никогда не бывает по-настоящему теплой. Утренний комплекс упражнений у нас примерно соответствовал комплексу морской пехоты, зато проводился по пояс в воде. Потом в мокром обмундировании мы бежали в столовку. На этой чертовой базе все приходилось делать бегом, чтобы не замерзнуть, нас приучали к холоду, к постоянному пребыванию в сырости, к переохлаждению. Сухая одежда для нас была скорее исключением, нежели правилом, мы целыми днями занимались в мокрой. Кто заболел, того отчисляли.

Потом нам устроили испытание. Этот курс построен так: сначала физические испытания, потом огневые, потом различные высадочные средства. Поскольку на курсы боевых пловцов записывается много идиотов, романтиков, парней, желающих показать, какие они крутые, – физо идет в первую очередь, потому что на нем отсеивается большинство. На моих глазах сдался и не выдержал член олимпийской сборной по стрельбе, призер соревнований: он-то думал, что если он умеет стрелять, то ему тут море по колено. Потом я его случайно встретил – он тогда уже был снайпером парашютистов, и на мой вопрос, не хотел бы он снова попробовать, он ответил: я что, псих, что ли?

А мы тогда все были сорванными.

Так вот, нас с утра загнали в воду по грудь и сказали, что нас слишком много. По правилам должен быть девяностопроцентный отсев, а мы не дотянули и до пятидесяти. Поэтому мы будем стоять в воде до тех пор, пока не наберем нужного отсева. А это значило, что из каждых пятерых – четверо должны были сдаться, и это после нескольких недель сырого ада, после сна днем и подъемов ночью, после «изучения рукопашного боя», когда нас просто заставляли драться толпа на толпу, после пробежек по грудь в ледяной воде, когда и дна-то не чувствуешь, после отбросов, которыми нас кормили, – четверо из пяти должны были сдаться и сказать: ну, все, на хрен, я выбываю. К черту все, я пошел домой. Это не для меня.

Если бы кто-то из нас в то время попал в ад, первое, что он сказал бы: господи, хорошо, что тут можно обсушиться.

Я только потом узнал смысл этих упражнений. Флот вбивал нам в голову, что, если происходит что-то нехорошее, это не значит, что мы в чем-то виноваты. Это значит, что жизнь – полное дерьмо, только и всего. И ничего хорошего от жизни боевому пловцу-ныряльщику ждать не приходится…

И нам еще напомнили о том, что каждый из нас давал расписку, что, если он не рассчитает свои силы и с ним на курсах подготовки произойдет что-то плохое, по этому поводу он будет иметь претензии исключительно к себе. Но если кто-то больше не желает играть с судьбой в орлянку, тот может просто выбраться на берег, подойти к офицерскому столику, где пили горячий кофе и чай инструкторы – и никто не будет иметь к нему никаких претензий.