Михаил Кликин - Один

Точно! Лица у него не было!

Я поднял руку, чтобы схватиться за его оружие. Из моих ободранных пальцев выпал какой-то яркий предмет – большая погремушка. Я уставился на нее, потом оглянулся на фуру, на чуть приоткрытую дверь, за которой подобного добра было на пару детских садов.

Можно было бы закинуть туда веревку с привязанным крюком – возможно, что-то и удалось бы подцепить.

– Уходи! – приказал незнакомец.

Я повернулся к нему – а его уже не было. Но голос звенел и звенел в моей голове, делаясь громче, пронзительнее:

– Уходи, уходи, уходи!..

Я закричал, чувствуя, что сейчас на меня обрушится новая порция страха и мучительной боли. Я подхватил игрушку и пополз к лесу, к дому – прочь от фуры – быстрее, быстрее, быстрее!

– Хорошо, – раздался голос в моей голове. – Ты поступаешь правильно. Никогда больше не приближайся к границе.

Я замер. Я привстал, озираясь.

Рядом никого не было. Нигде не было.

Я был здесь один.

Вот теперь все. Теперь можно поставить точку, хотя обратное путешествие прошло не так гладко, как могло бы, и мне есть о чем написать. Мне пришлось бежать от трех дедайтов и готовить им западню у реки. Потом я видел сбившегося со следа гуля. А ночью в мой лагерь на крохотном острове вломилась семья лосей – то-то мы все страху натерпелись!

Однако ничего из этого уже не имеет значения для моей истории. Это – мои обычные будни, и их описание лишь увеличит объем и без того затянувшегося повествования, но не прибавит ему смысла.

Скажу лишь, что я, несмотря на трудности, за два дня прошел на своей лодчонке вверх по реке и вышел на берег в той самой точке, где недавно стояла провожающая меня Катя.

Я чертовски устал. Я был вымотан настолько, что не мог отмахиваться от комаров и слепней.

Однако я был счастлив.

Гребля, так же, как и любая другая монотонная физическая деятельность, способствует размышлениям. И я много чего передумал, возвращаясь домой.

И пусть я не выяснил, что за существа приходили в мой дом, назвавшись человеческими именами; пусть я не понял, что именно они сделали со мной и Катей и какое отношение они имеют к катастрофе, уничтожившей человечество, – в какой-то момент эти вопросы перестали меня занимать.

Я смирился с неизбежным, принял существующее положение вещей. Понял, что не должен зря ломать голову, когда есть более насущные и близкие мне вопросы – ими-то я и должен заниматься. В конце концов, и раньше сильные мира сего творили геополитику, не спрашивая мнения простых людей. Это они принимали решения и меняли мир, а мы лишь приспосабливались к новым условиям – выживали, как могли, как получалось.

Так что изменилось?

Люди превратились в монстров – но монстры среди людей встречались и прежде, мы существовали с ними бок о бок. Наш старый мир, возможно, был не менее опасен, чем тот мир, в котором я существую сейчас. Вся разница – в привычке и навыках.

Я допускаю, что через столетие моих потомков будут пугать не зомби и развалины мертвых городов, а легенды о железных колесных коробках, мчащихся по асфальту, отравляющих воздух и землю, – скольких людей они убили? Не испытают ли мои правнуки потрясение и ужас, прочитав в старых книгах о наших войнах, о химическом, ядерном и биологическом оружии, об опытах над людьми, о концлагерях и пытках? Что они подумают, отложив такую книгу? – наверное, порадуются, что живут в новом мире, где все опасности знакомы, понятны и просты…

Я выбрался из лодки на берег, думая о предстоящих делах, – работы осенью всегда было много. Я поднялся на косогор, глянул из-под руки в сторону дома – все ли там нормально? ждут ли меня?

Над печной трубой поднимался прозрачный дымок, у пруда на привязи паслась коза с козлятами, около изгороди два молодых петушка, ероша перья, танцевали друг против друга. Через пару секунд из-за кустов вымахнул Туз – мой старший и любимый пес – помчался ко мне, тявкая от избытка чувств, вертя хвостом.

А потом появилась Катя – встала у крыльца, держа наперевес тяжелую пику, вглядываясь против солнца – на что это лают собаки. Заметила меня, подняла руку, побежала навстречу, спотыкаясь от спешки, прикрывая ладонью живот.

И мне стало так хорошо – как, наверное, было только в детстве. Я прислонился к осинке, вытер отчего-то навернувшуюся слезу, улыбнулся, озираясь.

– Я принес, что обещал. – Она еще не могла меня слышать, она была далеко, но я все равно протянул ей погремушку. – Я обещал, и я вернулся…