Андрей Ерпылев - Песчаная война

– Полная хрень, – откровенно выразил отношение к штабному приказу Бутаков. – Нам предписано оставаться в районе патрулирования.

– А туристы?

– Сказано – их эвакуацией, в случае необходимости, займутся гражданские службы.

Туреев отозвался весьма цветисто, будто был не старпомом, а легендарным боцманом из анекдотов. Помянул некоторые извращенные особенности половой жизни штабных работников, переключился на являющееся сексуальным меньшинством правительство, не забыл охарактеризовать весь политический строй в целом и в некоторых его деталях, рассказал о собственном видении общемировой ситуации – и все это уместил в каком-то десятке емких и образных выражений.

– Что делать будем, Иваныч?

В ответ капитан кивнул в сторону выхода. Не каждое сказанное офицерами слово следует знать матросам – по самым разным причинам. И с точки зрения секретности, и по соображениям профессиональной этики, и, чего греха таить, из опасений, что кто-нибудь заложит, и тогда в лучшем случае придется обходиться голым окладом, а в худшем – вообще появится шанс вылететь со службы досрочно. Не старые времена, держать в кадрах никого не станут.

– Они эвакуируют!.. – тихо произнес Бутаков. – Промедлят до последнего, а затем начнут кричать мировому сообществу: «Помогите!» Словно тому есть какое-то дело!

– Что ты предлагаешь?

– А что я могу предложить? – и добавил пару эмоциональных слов. Окинул взглядом сравнительно небольшое суденышко. – У нас ведь всего лишь корвет. Нам даже разместить людей негде. Не на палубу же! А кормить и поить чем? Мы эскортный корабль, а не десантник, или хотя бы эсминец. Наше дело – транспорты охранять, да и то больше от подводных лодок. Что мне, прописные истины озвучивать? По-хорошему, власти должны немедленно арендовать несколько любых гражданских кораблей, лишь бы были вместительны, дать нас им в охрану да послать для эвакуации людей. Других вариантов не вижу. По сообщениям, все взлетно-посадочные полосы разрушены, на авиацию надежды никакой. Остается море. Только действовать надо быстро, пока ситуация окончательно не вышла из-под контроля.

– Ты хочешь сказать… – продолжать старпом не стал.

– Именно. Это же не конфликт, самая натуральная война, и она разрастается все шире. Вполне возможно, скоро к берегу вообще не подойдешь. А власти только репу чешут.

– Может, боятся, что и мы в итоге будем вовлечены в войну? – предположил Туреев.

– Несколько выстрелов – еще не война, – не согласился капитан. – Где мы и где здешние края… А там наши люди могут пострадать, и их необходимо спасти. Ладно, приказ есть приказ. Пока единственное, что мы можем сделать, – переместиться в квадрате патрулирования так, чтобы оказаться как можно ближе к берегу. Пойдем, рассчитаем курс. И необходимо объявить повышенную готовность.

А что еще оставалось? Ничего.

Люди, вещи – все перемешалось в одну кучу. Рев мотора смолк, зато послышался совсем иной гул – яростный гул пламени.

– …фак!!! – невероятным усилием сержант, правая рука которого болталась, как плеть, умудрился подняться на ноги, добраться до люка и вывалиться наружу.

Погранов, вероятно, на какое-то мгновение потерял сознание, а когда очнулся, то ему показалось, что он уже мертв. Однако тело болело, не позволяя усомниться в том, что он еще на грешной земле, и вдобавок нечто тяжелое, казалось, весящее целую тонну, навалилось сверху, почти не давая дышать.

«Врешь, – подумал он. – Я еще жив!..»

Но вместе с ощущением жизни пришла паника. Что толку в том, что он выжил при падении, если не может шевельнуться? Тут одно из двух – или задохнешься под грузом, или сгоришь.

Но груз чуть-чуть шевельнулся, репортер кое-как поднажал снизу, и вдруг почувствовал, что тяжеленное человеческое тело, та самая негритянка, сползла с него. Какое блаженство дышать полной грудью, даже если вместо воздуха в легкие вливается смрад горящего топлива и пластика!

Рядом кто-то тонко выл, и в этом полном несказанной боли звуке не было ничего человеческого.

Так выла собака, раздавленная колесами грузовика – всплыло воспоминание из детства. Ползла на передних лапах, волоча за собой мешанину переломанных костей и внутренностей, и выла, понимая, что ничего ее уже не спасет. Маленький Гриша тогда зажмурился, зажал руками уши, чтобы не слышать эти ужасные звуки, и убежал домой. Тогда он скрылся от ужаса, забравшись с головой под одеяло, но издыхающая собака еще не раз являлась к нему в ночных кошмарах. Только став взрослым, он постепенно забыл этот свой детский страх, вытесненный другими – взрослыми и рациональными.