Артем Мичурин - Полведра студёной крови[СИ]

— Да ладно.

— Я вот тоже думаю, трепло. Хрен кто в наши края из самой Москвы доберется. Да и за каким чертом? Но мужик по всему виду отмороженный. Как нажрется, так языком начинает мести, что помелом. "Я, когда в Москве был…", в Москве то, в Москве это. Я и сам ту хренотень слышал, когда еще в Соликамск проезд был. Мы с Марусей, — Федор кивнул в сторону пожирающей квашеную капусту Олиной тетки, — туда за дешевой упряжью ездили. Зашел в кабак обмыть покупку, а там этот Леха-Москва распинается.

— Старый наверное. Маразм — штука не заразная, но косит наши ряды со временем почище гонореи, — я пьяно хохотнул и захрустел огурцом.

— Не. Твоих лет мужик. И в плечах поширше. Да вообще на тебя похож. Волосы тоже русые и роста такого же. Только глаза обыкновенные, серые. Так что до маразма ему далеко. Чтобы так пить, как он, это сколько здоровья надо? Позавидуешь еще. Хотя с головой точно не дружит. Какая Москва? Чую, допиздится мужик.

— От водки у многих мозг судорогой свело, — я подвинул к Федору стакан, — ну наливай.

— И то дело, — мой собутыльник заполнил опустевшую тару и рыгнул. Я опрокинул стакан, закусил и прислонился спиной к стене. Федор еще что говорил. По-моему, жаловался на нынешние суровые времена, ранние заморозки, неурожай и еще что-то. Я рассеяно слушал и кивал, думая о Лехе-Москве.

Слишком много совпадает, чтобы это был не он. Не Ткач. Но с другой стороны, почему в Соликамске? Почему бухает, а не вернулся назад? И как с этим связаны горы? По любому надо смотаться проверить. Вроде в силах уже.

Я тряхнул головой и уставился на Федора. Тот с неурожая съехал на скотину, а со скотины, не замечая, что рядом сидит Маруся, на баб. После баб разговор пошел о детях, и я вспомнил об Ольге.

— Ну-ка иди сюда, дочурка, — я поманил пальцем крутившуюся возле печки хозяйку этого дома.

— Ты не обижайся на нее, — подала голос тетка, — она, как папку с мамкой потеряла, нового батяню себе решила сообразить. Даже портрет твой нарисовала. Ребенок же.

— Да мне пополам, — я обхватил левой рукой "дочурку" за плечи и заржал. Похоже, еще пара стаканов и отрублюсь. — Неси портрет.

Ольга скрылась в сенях и вернулась обратно со скатанным в трубку рисунком.

— Вот.

На меня с замызганного, грязно-серого листа смотрело два чучела. Одно побольше, с какой-то кочергой, в которой при извращенной фантазии можно было угадать мой дробовик, и с двумя большими желтыми фонарями во лбу. Второе чучело справа — с треугольником вместо туловища и цветком-мутантом в рахитичной ручке.

— Это кто?

— Я и ты.

— А Красавчик где?

— Места не хватило.

— А с обратной стороны? — я перевернул довольно большой листок с характерными следами от того, что его часто складывали вчетверо. Но с другой стороны рисовать было негде. Там была карта, итак исчерканная вдоль и поперек разноцветными карандашами, отчего рассмотреть что-то на ней в тусклом мерцающем свете было почти невозможно. Но я постарался.

— Скажи, Федор, а с Черного Яра в Березниках кто-нибудь бывает?

Зря я, наверное, это спросил в такой неподходящий момент. Дядька как раз что-то жевал, а после моих слов судорожно вдохнул и закашлялся. Я встал, похлопал Федора по спине и отошел к окну, в котором отражалась единственная горящая на столе свеча. Мой собутыльник отдышался, но в полутьме все еще продолжало светиться его багровое лицо.

— Оттуда, из-за гор, вообще никто и никогда не бывает. Там люди не живут.

— А что так? — я даже перестал зевать, до того стало интересно.

— Тс-с, — Федор приложил палец к губам и скривился, — незачем об этом говорить, — перешел он на шепот, — чего доброго, опять топтуна пришлют. Или кого похуже.

— Расскажи, — я придвинулся ближе, рассчитывая, что собутыльник и дальше будет говорить шепотом, но он вообще замолчал, и на все мои последующие вопросы только отрицательно мотал головой, не забывая подливать себе самогона.

Так мы и провели остаток вечера в странной молчаливой пьянке, а утром, едва проснувшись, я вышел во двор и поманил пальцем уже бегающую там Ольгу, благо гости еще дрыхли без задних ног, и никто не мешал поговорить.

— Откуда ты это взяла? — спросил я вкрадчиво и вынул карту, развернув ее изрисованной стороной.

— Ну там… это… у того человека в мешке.

— Какого человека?

— Что в клетке сидел. Ну тот, что маму…

Я сразу просек, что девчушка сейчас рассопливится от душещипательных воспоминаний и повысил голос:

— Я же тебя спрашивал тогда про что-то необычное из его вещей!