Джон Френч: Горнило

Рано или поздно они забудутся и канут в ничто.

Я не жил по-настоящему до того, как стал сыном Титана. Да, где–то родился и вырос ребенок, но он не был мной. А затем, в нашей крепости-монастыре, этот мальчик умер, и от него остался лишь призрак, имя которого я давным-давно позабыл.

Трижды я разбирал и вновь собирал свою броню и оружие, прежде чем капитан ледяным тоном доложила мне о прибытии в предначертанные координаты. Все время, проведенное в этом переходе, она обращалась ко мне не иначе как «господин». Интересно, понимала ли эта женщина, Лидия, что стала моим перевозчиком в царство мертвых? Пожалуй, что да. Все же она служила Серым Рыцарям больше века, и не раз её корабль нес к полю битвы моих братьев, которым не суждено было вернуться живыми. Наверное, именно это добавило в голос Лидии таких официальных, бесчувственных ноток — если бы о времени прибытия объявил корабельный когитатор, я не ощутил бы разницы.

Странно, некоторые заявляют, что космодесантникам не хватает человечности. Я никогда в это не верил, поскольку всё, виденное мною в этой жизни, говорило о поистине вселенских запасах бесчеловечности в душах обычных людей. Серые Рыцари же, по сравнению с ними, просто очень сосредоточенные создания.

В последний раз я воссоздал доспех, и слуги облачили мою плоть во вторую, металлическую кожу. В воздухе висел густой дым благовоний, десятки фигур суетились вокруг — сервы ордена с зеркальными глазами и в красно-белых одеждах, техножрецы, бормочущие и жужжащие над каждым проводком и соединением. Но, даже в столь назойливом шуме, я слышал только эхо собственных мыслей, отраженных бездной. Наконец, слуги закрепили шлем, и перед моими глазами побежали строчки тактических данных. Я поднялся, чуть сгорбленная фигура в серебристой броне, усеянной семьюстами и семьюдесятью семью печатями чистоты. Они тихо шелестели, будто опавшие листья, пока я шел забирать алебарду из запечатанного железного сундука.

Не поднимаясь на мостик, я пешком преодолел около километра переходов до пускового отсека, по пути попросив капитана перенаправить поток данных с внешних сенсоров корабля на дисплей моего визора. «Горнило», похожее на зазубренный обломок тусклого металла, возникло прямо перед левым глазом, постепенно увеличиваясь на фоне звездной бездны. Вокруг корабля все ещё мерцали остаточные следы обреченной на провал попытки избежать гибели — экстренного перехода в реальный космос. Отчаянная надежда экипажа на спасение, которая не имела под собой оснований. «Горнило» было приговорено, всё, что ему оставалось — послужить ареной для моей последней битвы. Разлом , словно раковая опухоль, рос в кишках корабля, жадно вгрызаясь в наш мир и раздуваясь с каждой минутой.

Не знаю, почему он возник. Может, навигатор выбрал показавшийся ему коротким и чистым путь сквозь варп, не обратив внимания на тихий стеклянный звон, с которым вибрировало поле Геллера. Может, двум матросам на нижней палубе привиделся один и тот же кошмар, встретивший их и после пробуждения. Может, чей–то грандиозный разум аккуратно разложил тысячи случайностей по десяткам столетий, тщательно подгоняя их друг к другу, словно шестеренки вселенских часов. Бессчетные события могли породить разлом, и ни одно из них не имело для меня совершенно никакого значения.

В пусковой каморе меня ждала абордажная торпеда, похожая на вскрытую пулю. Палуба дрожала под ногами, пока «Спокойствие клинка» работало тормозными двигателями, останавливаясь относительно «Горнила». Наконец, два корабля словно замерли в пространстве на расстоянии трех тысяч километров друг от друга, и я забрался в тесную колыбель торпеды. Щелкнули магнитные замки, фиксируя мой доспех внутри, и автоматика закрыла входной люк. В опустившейся темноте я отключил поток данных с мостика и ненадолго дал волю мыслям. Именно тогда пришло единственное сожаление — перед последним боем мне хотелось бы попрощаться с братьями.

Вокруг царит безмолвие, нарушаемое лишь шорохом снега, гонимого ветром по лесу. Остановившись, я медленно осматриваюсь и отмечаю, что деревья вновь сдвинулись и вход в пещеру — разлом — пропал из виду. Снег, оседающий на все ещё горячей броне, немедленно испаряется облаками пара, и тишина окружает меня, словно замерший прилив, собирающийся унести неосторожного пловца в море. Деревья, потрескивая на ветру своими черными стволами, понемногу приближаются, заставляя удобнее перехватить алебарду. Усиливается вьюга, наметая у ног небольшие сугробы плотного снега.