Александр Трапезников: Затерянные в Полынье

В сущности, он был неплохим, веселым и компанейским стариканом, хотя помнил я его довольно смутно. Последние двадцать лет он жил отдельно от нас, приобретя этот дом в поселке со странным названием Полынья. Километрах в двухстах от Москвы. Мне было девять лет, когда он уехал. Потом виделись только изредка, по мере моего взросления. А последний раз дед появился в столице в начале двадцать первого века. И явился без предупреждения, с оказией, как из века девятнадцатого.

Я запомнил его словоохотливым, высоким, очень подвижным стариком, с седой и пышной шевелюрой, с покрытым морщинами загорелым лицом и крепкими руками. Выглядел он лет на пятнадцать моложе своих семидесяти. Вот что значит здоровый образ жизни, вдали от гнилой цивилизации.

– Приезжай ко мне в Полынью, милый. Не пожалеешь. Там такое… Никогда не поверишь! – сказал дед напоследок, когда я его провожал на вокзале. А «милому» уже самому под тридцать, но он меня так всегда и звал. Может, имени не помнил? Я, конечно же, пообещал тогда обязательно приехать, «как только, так сразу…». Хотя это и не входило в мои планы. Приближалась моя свадьба с Миленой. Я не хотел обманывать деда, но не спешил и огорчать его отказом. Он, видно, почувствовал мою незатейливую ложь, поэтому только грустно обронил:

– Эх, ведь когда я умру, поздно станет. Будет совсем не то. Будут великие испытания и большие прелести. Но ты все равно приедешь. Это судьба.

Я не обратил внимания на его последнюю фразу. Но вот теперь вдруг вспомнил. Вышло, как он и говорил: я все равно приехал. А что же теперь будет «совсем не то»? Что он имел в виду под словами «великие испытания и большие прелести»? Думаю, что он вкладывал в это какой-то особый, потаенный смысл. Понятный только ему одному. А может, уже тогда знал, что срок ему отпущен всего чуть больше десяти лет, и хотел поделиться со мной какими-то своими колдовскими секретами. А заодно оставить мне и этот полуразваленный и, на мой трезвый оценочный взгляд, совершенно не пригодный для цивилизованного житья дом.

Но так все и произошло, я оказался здесь. Вступил в законные права наследства. Хотя вовсе не желал этого. Что мне вообще теперь делать в этой богом забытой Полынье? Ума не мог приложить. Ответа не дал и Крыс, разлегшийся на моих коленях.

Теперь, сидя на веранде, я с грустью вспоминал своего деда, глядя на его смешные и не нужные никому манускрипты. «Следовало бы их сжечь, – подумалось мне. – Кому нужно это средневековое посмешище?» И я уже решил было развести за домом небольшой костерок, но что-то остановило меня. Какая-то неведомая сила сделала меня на несколько минут ленивым и безвольным, равнодушным ко всему. Хотя обычно я человек деятельный и четко следую своему внутреннему голосу. Но тут я как-то вяло смотрел на тетрадки и попыхивал сигаретой.

«Да шут с ними! – решил я. – Пусть лежат там, где и лежали. Все равно их сгрызут мыши. Им тоже надо чем-то питаться. Вот пусть и полакомятся магическими свитками». Бросив дедушкины манускрипты под лестницу, я вдруг замер в некотором остолбенении. Чуть поодаль от ступеней, на земляном полу, лежали два предмета, которых, я уверен, здесь не было, когда я нашел тетрадки. Я просто не мог не заметить эти два меча старинной работы. Или у меня случилось расстройство зрения? Оптический обман?

И вот что еще удивительно: на них не было пыли, которая покрывала все вокруг. Мечи сверкали холодом стали, и даже сам этот блеск уже должен был привлечь мое внимание. Чудеса какие-то! Мистика. Неприятный холодок пробежал по спине, словно кто-то незримый находился тут же, в подвале, и наблюдал за моими действиями. Мне стало не по себе. Я быстро обернулся, но, конечно же, рядом никого не было. Хотя где-то наверху раздался скрип половиц…

Все это мне страшно не понравилось. Я впервые почувствовал какую-то тревогу, беспокойство. Трусом меня не назовешь, но кожа покрылась мурашками, а в сердце что-то неприятно кольнуло. Мне вдруг показалось, что в этом доме я нахожусь не один. Нагнувшись, я взял в руки один из мечей. Он был достаточно тяжел, с массивной рукоятью и длинным, обоюдоострым лезвием, достигавшим чуть ли не полутора метров. Эфес был украшен затейливой резьбой. Такой меч, безусловно, сам по себе представлял значительную ценность, и им наверняка пользовались лет четыреста назад.

Если только он не был выкован каким-нибудь умельцем в местной кузнице. Где же дедуля раздобыл эту редкость? Взмахнув мечом, я сделал несколько выпадов, чувствуя себя этаким рыцарем Ланселотом или Персивалем, сражающимся за честь Прекрасной Дамы. Меч со свистом рассек воздух, а потом лезвие в щепы раскрошило этажерку. Я еще некоторое время поупражнялся на старой и трухлявой мебели, мне это сильно понравилось. Пока не остановился, вовремя подумав, что и она может представлять какую-то антикварную ценность.