Дмитрий Матяш - Изоляция

Да, умереть.

24 октября 2015 г., 03.15

2 года 4 месяца после эвакуации

Мы выкурили сначала по одной, потом еще и еще, закоптили комнату хоть топор вешай, а разговор все не шел. Ну как «разговор»? Женьке-то меня особо спрашивать было не о чем, тут все и так понятно: тягач есть тягач, мотивы ясны как божий день. А на мои попытки развязать ему язык он отвечал нехотя, с бесящей минутной задержкой и без капли конкретики в словах. То ли по натуре был неразговорчивый, то ли после замеса в павильоне никак отойти не мог, но, судя по его виду, кирпичи он бы таскал охотнее, чем языком чесать. Поэтому я, ощупав обволакивающую его невидимую и непробиваемую скорлупу, умолк и сам.

Доверял ли я ему, оказавшись в одной комнате? Нет. Ожидал ли от него западла? Да. Но все это скорее по привычке, чем из-за того, что он был из проклятого «псячьего» клана. Просто по-другому я не умел: последние прожитые годы, знаете ли, никоим образом не воскрешали прежнего чувства веры в людей. Какими бы добрыми качествами, навроде бескорыстного спасения из западни, ни обладали их поступки. Мне такие нравственные видятся как китайские машины. И вроде бы кондиционер тебе, и хромированные вставки на консоли, и набор опций как в дорогой иномарке, просто глаз радуется, а душою все равно понимаешь — дерьмо ведь. Насквозь дешевое дерьмо, завернутое лишь в блестящую упаковку. И все, что нужно этому дерьму, это то, чтоб ты купился на его кондиционер. Купился и бабло выложил, а что будет потом, эту жестянку не интересует.

Но Жека был вне данной категории людей. Я не доверял ему, но и обманкой он мне не казался, уж я-то знал в этом толк. Скорее он был похож на человека, который привел в дом помирающую с голоду дворнягу, накормил и разрешил лечь на коврике, но при этом совершенно не понимал, зачем сделал это. От великодушия своего аль с расчетом каким, чтоб дом охраняла?

Прикрывшись занавеской, он стоял у окна и, опершись плечом на стену, курил. Изредка потягивал из дородной дюралевой кружки кисло-приторную брагу собственного приготовления. Пряча сигарету в кулаке, абы с улицы никто случайно не заметил тлеющего уголька, он что-то высматривал. Может, прийти кто должен, и ему не хотелось пропустить торжественный миг встречи?

В безлунной темноте позднеоктябрьской ночи поблескивали только налитые легкой безуминкой его глаза.

Какое-то время я также стоял с другой стороны окна и таращился на улицу. Но поскольку смысла во всем этом так и не отыскал (ибо если он ожидал штурма бывших его сослуживцев, то почему решил, что они подойдут к дому с тыла), интерес к рассматриванию темных силуэтов быстро иссяк. Я уселся на диван и налил себе в стакан еще немного браги. От выпитого в голове как-то приятно потяжелело и ногам стало тепло. Пока опорожним полторашку, глядишь, я и вовсе расплывусь тут что сыр в микроволновке. И домой уже не тянет.

Рядом на диване лежит мой трофей. С полной обоймой, что не может не радовать. Мне не нравилась эта булл-паповская поделка, но в целом наличие нового оружия тешило. Оптика особенно. Упираю его прикладом в плечо, целюсь в окно. Блин, непривычно держать. Все равно, что сесть в машину, у которой руль и педали выведены к заднему ряду сидений. Управлять как бы можно, но без определенной подготовки явно не обойтись. Затем беру в руки свой «укорот», словно на весы кладу. Верный боевой товарищ, не раз жизнь спасал. Но, елки, старый же чертила, семьдесят девятый год — это тебе не вчера из ящика с соломой достали. А «тавор» даже на ощупь свеж, пахнет еще заводским маслом.

Не дурак я, сердцем понимаю, что лучше старое советское, чем новое украинское, а прагматичный мозг все равно вторит: «новье, новье». В принципе, с оружием особых проблем нет, а вот с патронами… С ними дело похуже обстоит. Они как мед, знаете? Если они есть, то — тррр! — и их сразу нет. Беречь надо.

Отсоединив рожок от «ксюхи», выщелкиваю на ладонь шесть патронов. Небогато наследие, думал, хотя б десяток останется. Прячу остаток тщательно в карман, как босота мелочь.

Привлеченный бряцанием, Жека поворачивается от окна.

— Определился? — спрашивает.

Это был первый заданный им вопрос.

— Угу. Покатаю эту хрень, — я похлопал «тавора» по раме, — вдруг понравится?

— Левону нравилось. Отстреливать вас. Закономерно, что ты его выбрал.

— Хм, — я проглотил остатки темной спиртонамекающей жидкости. — Не человек владеет оружием. Наоборот. Это оружие шепчет ему о том, какой он сильный и страшный, пока держит его в руках. Самой железяке по боку в кого стрелять. Сегодня в тебя, завтра в меня. Она не перебирает. И не чувствует при этом ни хрена.