Дмитрий Матяш - Изоляция

— Интересная теория. — Он выпустил ноздрями дым и бросил окурок себе под ноги, растоптал. — Сам придумал?

— Неа, книжку умную прочел.

— Начитанный философствующий тягач, — Жека отвернулся к окну, вздохнул. — Надо же, как повезло.

— А то. Я еще и не такое рассказать могу. Но, может, лучше ты что-нибудь расскажешь? Например, из-за чего карусель на «Урожае» завертелась? Нет, за что нас хлеб-солюшкой встретили, ясно. А вот у тебя что за тёры со своими корешками набугрились?

— Все не можешь понять, отчего я тебе хребет не продырявил? Да, головоломка. Планеты так выстроились, устраивает ответ?

— Мм, «дог»-астролог, — зная, как вояки ненавидят, когда их называют «догами», все же сказал я. — Глядишь, и мне с тобой скучно не будет. А что еще тебе звезды подсказали? Допрет начальство, что ты своих торцанул, а?

Женька отреагировал не сразу. Я уж начал было думать, что он снова будет отвечать как знатоки в том интеллектуальном шоу, не ранее минуты, когда он отделился от стены, взял со стола бутылку и подошел ко мне. От него разило сигаретным дымом и брагой, но выразительней всего был его мерцающий во тьме колкий, холодный взгляд. В этот миг он был так похож на истинного «вована».

— Послушай, тягачок, — поставив ногу на диван, он возвысился надо мной гранитным утесом. — Во всей этой херне как-то растерялось главное, и я хотел бы, чтоб ты кое-что для себя уяснил. Да, я оставил тебя в живых, и сделал это намеренно. Но это ни хрена не делает нас закадычными дружбанами. Даже просто случайными попутчиками. Есть ты, и есть я, и существуем мы, философ, в разных плоскостях. Абсолютно разных. Неважно, что ты на моей квартире. У тебя нет права задавать тут какие-либо вопросы. А если тебе уж так интересно, то мне по херу, что там допрет мое начальство, оно уже не мое. Если я пошел против своих, значит, у меня были на то причины. И ты сильно ошибаешься, если считаешь, что я сейчас начну изливать перед тобой душу или объяснять что-нибудь. Лучше в церкви свечу поставь, что сам с маслиной в спине не валяешься, и не лезь, куда без вазелина не лезут. — Он отпил с горла, громко треснув пластиковой бутылкой. — Ты — мой должник, понял? Долг я непременно с тебя стребую. И если ты не гнида — а не стрельнул я в тебя только потому, что мне показалось, будто это не так, — то мое поручение ты выполнишь. Будем считать тогда, квиты. Расходимся и больше никогда не встречаемся. Вот и вся головоломка.

Его смердящая брагой речь много что для меня прояснила. Например, мне стало, наконец, понятно, почему он оставил меня в живых. Нет, не пожалел, и уж конечно не Провидение разлепило ему веки, мол, по что же в невинный люд стреляешь, ирод? Возможно, не оглянись я и не встреться с ним взглядами там, в павильоне, и меня бы здесь тоже не было. Но не в этом суть. Он рванул против своих и не собирался отмазываться. Теперь придется какое-то время не высовываться. А меня он потому и в живых оставил, чтоб я из сердцервущего чувства благодарности и долга выполнил его поручение.

В ответ мне хочется рассмеяться ему в лицо. Знаете, доверять тягачу — все равно, что положить деньги на депозит в сомнительном банке в разгар кризиса. Кому-кому, а «догу» рассчитывать на тягачевскую совесть как-то уж совсем по-пионерски, мол, я тебя выручил, теперь ты меня должен. Не потерялся ль ты часом, милок? Слышь, чего захотел? Может, еще расписочку кинуть, на случай если не выполню обязательств? Или мобильный телефон в залог оставить? Да любой другой тягач на моем месте сейчас бы только руки потер. А при случае вскрыл бы ему глотку от имени тягачевского всему вашему роду «дожьему», и всех делов. Ишь, в должники записал. Кредитор, ля.

Хотя… Разумеется, я не сука. За продленную жизнь могу и подсуетиться, если речь о чем-то реальном, что в моих силах. Но если он закажет Вертуна на «конфетке» [9] «Конфетка» — кондитерская фабрика, главная база военных. грохнуть, мне придется послать его нах (в уме, ясное дело) и списать долг на неточности перевода. Иначе овчинка выделки не стоит: не сдох от маслины на «Урожае», так вздернут на фонариках у драмтеатра.

Жека убрал ногу с дивана, выпрямился. Опять поражаюсь его храбрости: у меня ж «тавор» по-прежнему в руках, повернул на сорок пять градусов дуло и прощай, друг.

— Будешь? — спрашивает.

Я подставил ему стакан, и он налил до краев. Затем наполнил свою кружку, бросил пустую бутылку на ворсистый ковер и уселся в кресло напротив меня.

— И что за поручение? — любопытствую, сделав пару глотков и подождав, пока он сделает то же самое.