Дмитрий Матяш - Изоляция

Вваливаюсь в пустой балкон под хор автоматных очередей с этажа повыше. Но он меня не волнует. Даже рикошетом. Не достанут, сучьи выродки.

В полу балкона люка, к превеликому сожалению, уже нет — четвертый этаж крайний для этого вида противопожарных средств. Поэтому я вбегаю в комнату. Спальня. На кровати никого нет, но на тумбочке рядами выставлен стандартный набор для подхватившего лихорадку: таблетки, капли, ингаляции. Втягиваю воздух — не врет нос, где-то есть хозяин квартиры.

У меня есть не больше нескольких минут, прежде чем «доги» вынесут дверь. Я стаскиваю с себя оружие, срываю липкую футболку и шорты, подбегаю к тумбочке и выливаю на раны зеленку. Выпучив глаза, раскрыв рот вовсю, кричу… но не издаю при этом и звука. Крик весь в голове. Затем поливаю себя йодом, хлорофиллиптом, корвалдином — всем, что было спиртосодержащим. Ведь хорошо понимаю: поликлиника не работает. Выходной до никогда. Спасай себя сам или умри. Кровь нужно остановить любой ценой.

Отрезвев от выжигающего нервные окончания болевого шока, кое-как протерев спиртом лицо и наскоро перебинтовав руки, я сдергиваю со спинки стула синюю рубашку с длинным рукавом. Под ней обнаруживаю выутюженные как лезвия темные брюки. То что надо. В темпе молнии меняю прикид.

Выбравшись в узкий коридор и увидев в прямоугольном проеме сине-голубую окраску площадки, я застываю в полушаге. Нет, меня не поражает лежащее на ковре, в тумане мух, раздувшееся тело дяди Володи. Ни видом, ни запахом. Меня поражает то, что все это время входная дверь была распахнута настежь. А на площадке — лишь далекий отзвук замеса «догов» с гражданскими из нижних этажей.

Возможно ли, что «доги» устроили засаду, пока я отмывался и бинтовался? Доложили по рации другому отряду? Да уж наверняка доложили. В квартиру за мной, может, и не пойдут — зачем рисковать? — я ведь двоих дружков уже на тот свет отправил. И оружие у меня имеется. А вот дождаться пока я сам выйду, зная, что нужно делать ноги, могут. И как только выбегу на площадку, возьмут живым. О-о, как они тогда на мне оторвутся. Лучше и не фантазировать.

Тик-так… Тик-так…

В наскоро перебинтованной руке у меня поскрипывает рукоять «калаша». В любом случае, выбора у меня нет. Если будут шмалять, то черт с ними. Пускай шмаляют. Удастся — на прощание продырявлю кому-то брюхо, а нет, то и так сойдет. Немал запас грехов, есть с чем в пекло податься.

Готовый к любой развязке, даже самой печальной, я прижался спиной к стене, выдохнул и, подобно какому-нибудь мелкому зверьку, выглянул на площадку. Не подвела интуиция, не пусто здесь. Частью на площадке, а частью на ступенях в черном мешке лежит труп. А возле него стоит санитар. Самый обычный, в грязном латексе, безоружный, как и подобает настоящему каторжнику.

Оставив автомат в прихожей, я выхожу к нему. Он на меня смотрит, и вид у него почему-то такой, словно сочувствующе-извиняющийся. Мол, прости, браток, сопровождение наше совсем безбашенно, звери свихнутые, вот и творят.

Внизу шумиха от разборок усиливается. Похоже, жители подъезда вознамерились оказать сопротивление «догам». На дважды стрекотнувший «калаш» ответили тремя выстрелами из помпового ружья. Неужто кто-то сумел создать преграду на пути «псячьего» отряда?

Вместе с тем до меня доходит: санитар ни хрена не понимает. Он не догнал, что я и есть тот паркурщик, что сменил подъезды, убрав двоих «догов» и стольких же санитаров. Забинтованные руки у меня спрятаны за спиной, кровь еще не проступила через бинты на новую рубашку, а порезанное лицо сейчас у каждого второго. Чтоб мне провалиться, он принимает меня за случайную жертву «дожьего» беспредела.

Как я могу не воспользоваться таким случаем? Это же завернутый в бантик подарок судьбы. Чертов дирижабль посреди пустыни. Можно наброситься на него просто сейчас и продырявить ему шею. А можно… Слышите, крики внизу? Это значит, скоро сопротивлению наступит амба, но пока оно есть — действуй, д’Артаньян, я их задержу.

— Что там происходит? — спрашиваю я.

— Баррикада, — ответил он, поведя плечом, будто удивляясь: обычное же дело, баррикада, кто о них не знает? — Нас пропускают, а этих… нет.

— Ты чего сам?

— Напарник наверху, — глухо отвечает он, поднимая большой палец. — Воду в квартире забыли.

— Слышь, у меня тут это, отец лежит. — Будто бы невзначай демонстрирую перебинтованные, пустые руки. — Заберете?

— Вообще-то мы на свалку трупы вывозим, — качнув головой, объяснил он. — Их там тракторами…