Крис Райт - Наследие предательства

Но нет стаи, что защитит ему спину, нет стаи, что прикроет его яростную атаку. Он был один так долго, что успел свыкнуться с этим. Топор кружит вокруг как боло, свистит, ускоряется, готовится к удару.

Над ним нависает добыча — огромная, покрытая панцирем и окутанная пагубным огнём. Её крылья, рваные и кожистые, раскрываются в измученной ночи. Под ударами копыт трещит земля, клинок рассекает сам воздух, а от рёва содрогается мир.

Это воплощение кошмаров смертных, собранных воедино и раздувшихся в сотворённого безумием исполина. Он идёт по полю смерти, разя направо и налево дымящимся топором. Огонь взмывает навстречу, омывая кроваво-красные мускулы и чёрные маслянистые шипы. Придавленное короной рогов длинное бычье лицо скалится в свирепой презрительной усмешке.

Он бежит всё быстрее. Он уже видел эту тварь. Он узнаёт складки демонической кожи, топор в руках, выбитые в железе руны разрушения. Он помнит, что тварь сделала в прошлый раз, когда пересеклись их судьбы.

И как он мог бы забыть, если не помнит почти ничего другого?

Тварь видит его и рычит вызов, от которого содрогается поле боя. Передняя нога опускается, и трещины идут по тлеющим плитам. Оружие движется тяжело, с лезвия брызжет кипящая кровь.

Но он уже зашёл слишком далеко. Он прыгает, пролетает над головами низших чудовищ, разбрасывает их, прорывается сквозь бессильную преграду.

Он бросает вызов в первый раз за многие годы. Он даёт волю языку, молчавшему с тех пор, как последние братья из его стаи сгорели на погребальном костре. Он произносит имена умерших, павших в бою братьях, как и обещал их духам, когда угли ещё мерцали как умирающие звёзды.

— Алви! — кричит он, обрушивая на тварь первый удар. Густая как магма кровь хлещет на клинок топора. Алви, так и не заслуживший подвигом имя, Алви, чистейший из них. Алви, который умер, когда его нагрудник сокрушили копыта твари, и продолжал рубить нечестивую плоть даже захлёбываясь кровью.

Демон воет, обрушивая собственный топор, но он слишком быстр. Он движется словно буря, словно молния, кружит и приближается — неуловимо, неудержимо.

— Бирньольф! — Сказитель. Скальд, тяжёлый на руку, но лёгкий на язык, несущий сагу стаи и память об её жертвах. Бирньольф умер в когтях твари и был брошен обратно в сумерки испарений вечных чумных равнин Грита. Со смертью Сказителя умолкли и саги.

Теперь демон пытается сделать так же, но он слишком хитёр. Он старше и закалён в пламени, что жарче огня, терзающего этот мир. Он отскакивает в сторону, уже готовясь к новому рывку.

— Эйрик! — Злотоволосый, живучий. Эйрик глубоко ранил тварь перед смертью, забравшись на неё для удара.

И теперь он поступает так же — использует массивность демона против него, противопоставляя скорость силе. Мимо словно маятник пролетает тяжёлый топор твари, проходя на расстоянии волоска. Он вонзает клинок в грудь демона и хватается за железные цепи, чтобы не упасть и взобраться выше.

— Гуннальд Щитоносец! — Как мог умереть Гуннальд? Какая сила могла пробить его несокрушимую защиту? Гуннальд сражался до самого конца, размахивая громовым молотом и изрыгая проклятия даже тогда, когда его душили.

Он не пытается сделать так же. Он не так силён, как Гуннальд, и потому пользуется скоростью, карабкаясь по железным пластинам шкуры твари. Она пытается стряхнуть его, но не может. Воин чувствует растущий страх. Теперь демон знает, кто он.

— Хьорвальд, Храни, — близнецы, всегда сражавшиеся вместе, вскидывающие болтеры и наполняющие воздух очередями разрывных снарядов. Они пали лишь тогда, когда тварь остановила атаку и разбросала последних охотников с клинками. Он помнит, как они отбросили болтеры, обнажили мечи и бросились в бой. Хьорвальд и Храни умерли так же, как и жили: плечом к плечу.

Не осталось имён. Он сражается, словно обезумев, цепляется за плечо демона когтями искусственной руки, а другой рубит топором. Тварь пытается скинуть его, отбросить, как было прежде, но теперь его когти острей.

Всё тяжелей, глубже, старше, мудрей, сильней. Убив его стаю, тварь ввергла его в бойню, достойную Конца Света. Теперь он подобен старому охотнику легенд, отнимающего у павших силу.

Тварь вырывает у него топор и торжествующе ревёт. Она смотрит, как мелькает и вспыхивает красным клинок, падая на горящую землю. Она замирает, чтобы взглянуть на это — и здесь ошибается.

Он ждал этого. Его волчьи когти тянутся к шее твари. Адамантиевые клинки, потрескивающие от вспышек молний, сжимаются на демонической шкуре, сдавливают толстые мускулы.