Сара Коквелл: Чемпион Тирана

— Ворен.

Голос, звавший его по имени, едва проникал через пелену концентрации. Воитель уже много лет занимался медитациями, позволявшими ему надолго отстраняться от раздражающего присутствия своих соратников.

Конечно, пока что ему не удалось дойти до совершенства в этом искусстве, что крайне раздражало воина. Само по себе наличие изъянов было для него анафемой, нарушением всех базовых принципов. В конце концов, он ведь был легионером, одним из Детей Императора. Но это было так давно. Уже много десятилетий он сражался в битвах в осквернённых доспехах, выдававших в нём одного из Красных Корсаров.

Ворен знал, что он никогда не был «подданным» Гурона Чёрное Сердце, Тирана Бадаба. Он предпочитал думать, что решил предложить свою службу Тирану и, увидев возможность доказать своё превосходство, ухватился за неё. Однако он не был готов к неотёсанности, грубости всего бандитского сброда, составлявшего основные силы армий Чёрного Сердца. По большому счёту они вызывали в нём отвращение, как физически, так и духовно. Они сражались с такой беспечностью, что, если бы не необыкновенный стратегический талант Гурона, то, по мнению Ворена, все Красные Корсары погибли бы ещё во время битвы за Терновый Дворец. Поэтому он предпочитал отстраняться от остальных, намеренно казаться чужим, вызывая неприязнь и недоверие других воинов. Но это не заботило сына Фулгрима. Он не нуждался ни в братстве, ни в товариществе бестолкового быдла. Поэтому он занялся медитацией, позволяющей держать в узде свои чувства и направлять вечно тлеющий гнев во что-то более полезное.

— Ворен! — воин хорошо знал голос, доносившейся с открытой арки, входа в его обитель. Это был голос Илкона, одного из немногих Красных Корсаров, которых он начал хоть немного уважать. Вынужденный сражаться с ним бок о бок на поле боя Ворен неохотно признал, что на свой простой лад Илкон обладал мастерством. Конечно, в их отношениях не было дружбы, но Ворен был умён и одарён примечательным коварством. Он видел в Илконе потенциального союзника. Всем своим видом выражая растущее раздражение, воин Детей Императора поднялся и посмотрел на вход. С потолка некогда прекрасного зала сыпались хлопья скалобетона, крошечные напоминания о кишевшей вокруг разрухе. Хотя Ворен и стоял вдали от обломков, но всё равно стряхнул с одежды невидимые шепотки пыли, а затем недовольно посмотрел на Илкона.

Два воина были абсолютно непохожи друг на друга. Илкон, как и большинство его братьев-корсаров, был приземистым и широкоплечим, а на его покрытом шрамами и ожогами лице застыла насмешливая улыбка. Говоря, он проводил по коротко стриженой голове мозолистой рукой. Ворен же был весьма примечательным: высоким, выше большинства легионеров, и стройным и поджарым, несмотря на генетически усиленные мускулы. Хотя его кожа и осталась белой как мрамор, на ней за время долгой и более-менее славной жизни появились следы ран — сморщенные шрамы, такие же как у Илкона. Но если тот был похож на громилу, то шрамы Ворена нисколько не омрачали его лица, когда-то считавшегося привлекательным, резко очерченного и угловатого.

Когда-то воин Детей Императора тщеславно отращивал львиную гриву призрачно-белых волос, но с тех пор по совершенно практическим причинам начал стричься коротко. Четверть его черепа вместе с правым глазом заменила сталь. Теперь он сверлил мир взглядом аугментики, ради забавы выбрав тонкий и холодный, как лёд, надменный синий оттенок. Оптический прицел тихо зажужжал, наводясь на Илкона.

— Чего ты хочешь? — даже сам голос Ворена был весьма мелодичным и приятным на слух, таким непохожим на звериное рычание других воинов.

— Тиран вернулся, — ответил ему Илкон. — И его Чемпион мёртв.

Его доспехи были древними, даже более древними, чем он сам. Они были древними ещё тогда, когда он впервые заполучил их, давным-давно, когда он ещё был воином легиона Детей Императора. Комплекты бережно хранимых силовых доспехов передавались через поколения воинов. Ворен знал всех предыдущих обладателей брони, ведь имя каждого из них было написано на нагруднике. Он сам прошёл через этот ритуал более века назад, выгравировав имя своего бывшего капитана. Однажды этот комплект достанется другому воину, и тогда имя самого Ворена вырежут на керамитовой пластине, чтобы его увидели все. Так его будут помнить вечно.

Истинное сердце доспехов было всё ещё различимо сквозь красные оттенки, в которые их перекрасил Ворен. Когда-то пурпурно-розовый цвет был погребён под багрянцем и чернью, как того требовал Тиран в качестве доказательства верности ему. Впрочем, в тщательной перекраске доспехов и заключалась некая эстетическая красота, ведь Ворен выбрал массу разных оттенков, от пронзительно алого цвета для шлема до сапогов, словно вымазанных в застывшей крови. Он провёл рукой по безупречно отполированной поверхности, ведя пальцами по линиям плавных гравировок, имён бывших хозяев доспехов. Да, он был и всегда будет истинным сыном Фулгрима.