Виктория Гетто: Беглецы - 2

— Не знаю, милая.

Вступаю я в разговор. Юница морщит лобик, затем изрекает:

— Хорошо бы оба…

— Мы постараемся, милая. Но если сразу не получится, ты не станешь возражать, если мы с мамой сделаем их по очереди? Братика и сестрёнку?

Она смотрит на нас, потом на окошко, и вдруг зевает:

— Есть хочу.

Переводит взгляд на меня:

— Пап, я подумаю, и потом скажу. Ты, главное, больше старайся…

Ну что тут остаётся? Подхватываю дочку на руки, и, несмотря на довольно большой возраст, ей это нравится. Она обнимает меня за шею, уютно устраивается на плече.

— Идём, милая.

Зову я Аору, и та, по — прежнему алая, словно мак, нехотя двигается за мной. Бросаю взгляд в зеркало, стоящее в зале — поскольку моя половина идёт следом, не желая предоставлять мне сейчас полный обзор фигуры, обтянутой сарафаном, то хоть там полюбоваться. Жена меня просто взрывает, так хочется опять заняться любовью. Но приходится сдерживаться. Подхожу к кухне и слышу радостное приветствие:

— Привет, па! Ого! Как я понимаю, это моя младшая сестрёнка?

Юница мгновенно соскальзывает с моих рук и, замерев, смотрит на Светлану, хозяйничающую на кухне. Следом за нами входит Аора, тоже застывает на месте. Укоризненный беспомощный взгляд на меня:

— Ты обманул… Ты уже женат…

— Дорогая, позволь представить тебе мою дочь, Свету.

Тут же на русском обращаюсь к дочери:

— Светик, угадала. Это Юница. А это… гхм… Твоя мачеха. Аора.

По лицу дочери пробегает тень, но лишь на мгновение. Понятно, что называть мою жену мамой она не станет ни за что. Для этого разница в возрасте у обоих слишком мала. Всего два года. Вот такая я скотина, нашёл себе молоденькую. Света несколько мгновений раздумывает, потом выдаёт:

— Уж лучше я её только по имени звать буду. И пусть на большее не претендует.

— Она не будет. Не волнуйся. Только я буду рад, если вы найдёте общий язык. И — да, учитывай, что моя половина беременна. Только срок пока очень мал.

— Ой, папка…

Света медленно опускается на табуретку:

— Да ты что?! Вот это обрадовал!

Вдруг срывается с места, в мгновение ока преодолев те три метра, что нас разделяют, повисает у меня на шее, болтая ногами. Затем столь же стремительно подлетает к мачехе, целует её в щеку, потом спохватывается:

— Так, пап, короче, сам понимаешь. У меня малая с мужиком, так что я на чуть — чуть. Завтрак на столе, здесь…

Кладёт лист бумаги, извлечённый из кармана такого же точно сарафана, как и на Аоре, только другой расцветки, на стол.

— Список курсов языка и адаптации. Все телефоны, адрес и прочее. Там же контакты специальной школы для сестрёнки. У нас таких детишек много, и пришлось вот организовать. Так что питайтесь… А, кстати, Аора готовить умеет хоть? Я вижу, она у тебя из высшего света?

Ехидно прищуривается, глядя на недвижимую по — прежнему мою жену.

— Дорогая, тут интересуются, ты готовить умеешь?

Она гордо вздёргивает точёный носик:

— Получше некоторых! Любая женщина должна уметь готовить! Иначе, как она может быть женой?

Обращаюсь к Свете:

— Умеет. Так что приходите завтра на обед. Похвастаемся.

Дочка кивает, и испаряется, удивительно ловко просочившись между мачехой и сестрой. Тишина. Я рассматриваю стол, заставленный кучей тарелок и чашек, когда Юница произносит:

— Пап, а что это было?

Вздыхаю:

— Твоя старшая сестра, милая. Света.

— Ой…

Неожиданно для меня дочка усаживается прямо на пол, скрестив ноги, как говорится, по — турецки, и подперев задумчиво щёчку:

— Она всегда такая быстрая?

Пожимаю плечами:

— Насколько я помню, всегда. Ни минуты не могла усидеть на месте.

Спохватываюсь:

— Так, хватит тут полы попой протирать! Бегом умываться, и за стол.

Аора спохватывается, подхватывает дочку с пола, бросает на меня злой взгляд — это ещё с чего? Убегает. Я включаю пока чайник, снова рассматриваю стол. Сухой перекус, принятый у нас в семье. Ни супов, ни каш, как заведено в Русии, только бутерброды, тонко нарезанная ветчина, сыр, колбасы. Ну и, как апофеоз всему — кусок гигантской клубники, нарезанный ломтиками на манер арбузных. Ещё — яблоки, груши, ваза сочной черешни. Аккуратно расставленные чашки, блюдца, всё на троих. А, вот ещё — кредитная карточка и короткая записка: 'Папа, пока ты там ломал кровать наверху, приходил курьер. Тут твоя зарплата за время в Русии.' Чувствую, что предательская краска начинает наползать на мои щёки. Поэтому от греха подальше кидаю смятый клочок бумаги в мусорку. Слышу шаги — на пороге снова появляются мои дамы. Юница уже смотрит бодро, и шустро влезает на табурет, ожидая маму. Та всё ещё злится. Но видно, что уже отходит. Подхожу к ней, обнимаю за талию сзади и усаживаю за стол. Затем устраиваюсь сам, беру чайник: