Дэвид Эннендейл - Проклятье Пифоса (ЛП)

Они сдержали обещание. Звезды были правы.

Кто-то приближался.

— Шрамы бывают лишь у плоти, — сказал однажды Дурун Аттик. — Они — признак слабой ткани, которая легко рвется и плохо поддается починке. Если плоть рубцевата, ее надлежит удалить и заменить более подходящим материалом.

« Считает ли он так до сих пор? » — задавался вопросом Антон Гальба.

Эту речь, как он помнил, капитан произнес после кампании против Диаспорекса, в те последние дни иллюзий, когда тень измены уже легла на Империум, но Железные Руки еще думали, будто сражаются на стороне Детей Императора, что они среди братьев. Та битва оставила немало ран. Больше всего досталось « Железному кулаку », но и ударный крейсер « Веритас феррум » не вышел из боя без единой царапины. Залп из энергетических орудий попал ему в мостик. Жизненно-важные системы продолжали функционировать, но Аттик, незыблемо восседавший на командном троне, получил обширные ожоги кожи.

Корабль отремонтировали. Как и Аттика. Казалось, он пришел не из апотекариона, а из кузницы. На нем не осталось шрамов. Равно как и плоти. Вот когда он произнес ту памятную речь. Гальба, имевший немало рубцов на лице, которое по большей части еще оставалось настоящим, понимал — Аттик говорил в метафорическом смысле, предаваясь гиперболизации в качестве награды за победу. У « Железного кулака » также остались свои клейма ожогов после сражения, но со временем от них избавятся. Это Аттик и имел в виду.

Так они все полагали.

А затем была кампания на Каллинедесе. И предательство. Разгром флота. Темный час Х легиона.

Так они все полагали.

Но Каллинедес был не более чем прологом. Его название вытеснили из пантеона позора. Кто вспоминал о Каллинедесе-4 после Исствана-5?

Исстван . Слово было шипением и клинком, приставленным к позвоночнику. Это был ядовитый свист, который никогда не стихнет. Это была рана, что будет гноиться, пока в Галактике не погаснут последние звезды.

Это был шрам. Не поверхностный, оставшийся после зажившей раны. Он был глубоким, местом боли, что никогда пройдет, гнева, что никогда не угаснет.

« Это слабость? — спросил Гальба у Аттика из воспоминаний. — Как мы удалим эту изорванную плоть? Рана ведь в самих наших душах ».

Он оглянулся на своего капитана.

Аттик, сложив руки на груди, стоял за кафедрой перед командным троном. Он был неподвижен, неотрывно следя за фронтальным окном. На его лице не читалось никаких эмоций. Их не было со времен Кароллиской системы и сражения против Диаспорекса. С помощью аугметической реконструкции Аттику заменили большую часть черепа. Из всех воинов 111-й роты он был ближе всего к полному превращению в машину. Гальба знал, что внутри металлической оболочки капитана продолжала течь кровь и биться сердца. Но внешность его была такой же темно-серой, как доспехи легиона. Его профиль оставался человеческим, но лишенным характерных черт, обезличенным. Теперь Аттик походил скорее на железную скульптуру, нежели на живое существо: несгибаемый, беспощадный, холодный.

Но внутри него остался гнев. Гальба, столь же недвижимый, как и капитан, ощущал его ярость, и не только потому, что у него в крови кипела та самая ненависть. Левый глаз Аттика был органическим. Гальба не знал, зачем он сохранил его. Утратив либо заменив так много плоти, почему капитан оставил напоминание о ней? Он не спрашивал. Но остаток человеческого наследия был тем более выразительным в своей изолированности. Он взирал в пустоту, почти не моргая, едва двигаясь. Он был воплощением ярости. Гальбе приходилось видеть Аттика во всем его расплавленном металлическом гневе. Но сейчас та ярость застыла, став холоднее, чем отражаемая в нем пустота. Эта ярость была глубокой, как рана, и она дала ответ на вопрос Гальбы. Был лишь один способ исцелить Х легион: уничтожить предателей. Всех до единого.

Гальба снова повернулся вперед. Его левая бионическая рука была неподвижной, безучастной, но пальцы на правой сжались от отчаяния. То, что могло помочь Железным Рукам, им не достать вовек. И никакая выучка или боевые умения не могли изменить этот факт. Исстван позаботился об этом. Гор сокрушил их, как Саламандр и Гвардию Ворона. Теперь они были тенями былых себя, все они.

« Мы — призраки , — подумал Гальба. — Мы жаждем мести, но мы бесплотны ».