Дэвид Эннендейл - Проклятье Пифоса (ЛП)

Слишком много возможностей.

Его всегда одолевали нетерпение, потребность, голод. Их нельзя было насытить, нельзя было удовлетворить. Да и возможно ли это? Они были самой материей вихря, жилами бытия монстра. Хотя желания были всепоглощающими, они оставляли место для вопросов и размышлений, ибо они служили топливом для утоления нужд зверя. Они были точильным камнем для клинка его намерений.

Но что значило для него верить? Как такая концепция могла иметь смысл здесь, где сам смысл был замучен до смерти, и где существование кровожадных богов едва ли было вопросом веры? Вопрос был прост в выражении, но сложной и изощренной пыткой в своем воплощении.

Верить значило надеяться на обещание пира. Веровать в то, что время кормления грядет.

Пиршество начнется на этой планете. Барьеры, ограждавшие вселенную материи и плоти, были здесь особенно тонкими, и становились все слабее. Сущность давила на них, желание и неудовлетворение стягивались и переплетались, пока не стали рычанием. И этот рык разнесся по варпу и вонзился в разумы тех, кто был достаточно чутким, чтобы услышать его, принеся им ночные кошмары и доведя до безумия. Барьеры держались, но из последних сил.

Сознание существа впиталось в планету. Оно прошло над гладью воды, в которой охотились невообразимые левиафаны, и увидело, что этот мир хорош. Оно достигло земли, где природа стала карнавалом хищничества, и поняло, что это также хорошо. Оно узрело мир, не ведавший ничего, кроме клыков, мир, где сама жизнь существовала только для того, чтобы строить великое царство смертоубийства. Существо испытало нечто очень похожее на радость. Оно рассмеялось, и смех этот разлетелся по всей Галактике, по снам чувствительных, и те, кто начал кричать, больше не могли остановиться.

Его разум опутал змеиный мир. Оно странствовало по джунглям в бесконечной ночи. Оно воспаряло над горными хребтами, лишенными надежды, как мертвые звезды — света. Оно узнавало об опасностях, что таились здесь. Узнавало о перспективах, что убивали здесь. Оно поняло, что между ними нет никакой разницы. Оно стало свидетелем планеты, которая в своей чудовищности была достойным отражением самого варпа.

На протяжении целого дня и ночи существо наслаждалось концепцией

Затем его охватило беспокойство. Просто смотреть было недостаточно. Его сводило с ума обладать целым материальным миром, холстом для творца боли, таким близким, но одновременно таким недостижимым. Где обещанное пиршество? Планета корчилась в хватке порожденного ею же ужаса. Это было существование плотоядного животного, хищного зверя. Но существо не числилось в списках приглашенных гостей. Оно могло только наблюдать. Более того, планете кое-чего не хватало, чтобы стать раем. Где разумная жизнь? Без разума не могло быть настоящей невинности, не могло быть настоящих жертв. Без жертв не было настоящего кошмара. Мир был громадным нереализованным потенциалом. Хотя существо верило и служило своим хозяевам верой и правдой, оно также было нетерпеливым. Оно решило оставить планету.

Но не сумело.

Существо попыталось было бороться, но силы, которым оно служило, велели ему прекратить. Они удержали его на месте, и к нему снизошло понимание. Его привели сюда не просто из-за обещания. Оно еще раз дотронулось до протертой завесы. Оно прочло течения варпа и вновь рассмеялось, и вновь взревело. Создание обрело такое нужное ему терпение. Планета была не более чем сценой. Актеры пока не взошли на нее, но скоро они появятся. Зверь будет ждать за кулисами, и его час пробьет. Оно шепотом вознесло хвалу.

Отовсюду послышались ответные шепоты — его собратья слетелись сюда, чтобы исполнить веление, чтобы поклоняться, чтобы присоединиться к пиру. Момент близился. Момент, когда они наконец освободятся, дабы нести свою истекающую слюной истину вопящей Галактике. Они рвались вперед, желая вкусить плоти реальности. Шепоты накладывались, стремление подпитывало стремление, пока имматериум не задрожал от эха неутолимого голода.

Зверь приказал им умолкнуть. Оно ощутило, что грядет нечто судьбоносное. Оно отвернулось от планеты. Казалось, существо смотрит из глубин колодца, ибо этот мир стал узилищем, сила притяжения судьбы крепко удерживала зверя, дабы тот сумел исполнить свою роль. Оно напрягло пределы восприятия материального мира. И на самой границе понимания и сознания оно уловило движение, подобное мухе, которая коснулась дальних краев паутины.